На пороге появилась Ларико в кожаных штанах и камзоле со шнуровкой:
— Ну как? Сойдет?
— Сойдет, — буркнул Хромой, я все же внес коррективу:
— Только в талии так не затягивайся, здесь не конкурс красоты… Ну что, присядем на дорожку?
И тут я заметил, как Ларико смотрит на нас, а она в ответ на мой вопросительный взгляд помолчала пару секунд, потом спросила как-то нерешительно:
— Ребята… А Макс где? Он же с вами должен был идти…
Черт, что еще за Макс?.. Я открыл было рот, но в этот момент увидел Малыша. Он молчал, глядя в землю перед собой. Ларико беспомощно обвела нас взглядом:
— Он… погиб?
— Да, — сухо и жестко ответил Малыш. — На Волчьем.
Вот оно как… Значит, Старого звали Максом. Вот и узнал его настоящее имя…
Ларико молча стояла, опустив голову. Сейчас еще бурных проявлений скорби не хватало… Но она с собой справилась, во всяком случае, когда подняла голову, глаза ее оказались сухи. Я легонько сжал ее плечо:
— Не раскисай, мать. На войне как на войне.
— Все в порядке, — глухо ответила она, метнув на меня почти ненавидящий взгляд.
— Ну, если точно в порядке… — я отстегнул от пояса длинный кинжал, подал ей. — Малыш, запомни: с этого момента она твой оруженосец по имени Роланд.
— Заметано, — Малыш, упершись коленом в лошадиный бок, сосредоточенно подтягивал подпругу. Хромой недоверчиво глянул на Ларико:
— Она на лошади-то усидит?
— Усидит, — пообещал я. — Конь смирный.
— А то скакать ночь напролет, да днем еще сколько…
— А вот днем бы отдыхать лучше, — вставил Дикс. — Я про каких-то летучих соглядатаев слышал.
Точно, Грентвиг в свое время что-то о них говорил… Вряд ли, конечно, эти соглядатаи, если они от кочевников, используют дельтапланы… Хотя, с другой стороны, винтовки и автоматы они же используют…
Малыш тем временем вполголоса объяснял Ларико, как сидеть на лошади и даже как на ней ездить. Ладно, лучший способ обучения все равно практика…
— Все, поехали. А то, чует мое сердце, нас уже ищут.
— Не хотел бы я, чтоб они нас нашли, — зловеще протянул Малыш, щурясь в темноту и сплюнул, явно проглотив ругательство.
Выезжали мы из Левосты какими-то закоулками. Теперь мы не стремились прятать автоматы, и стволы вызывающе торчали у нас из-под плащей. Наверно, поэтому нам никто на дороге и не попался — мало ли чего можно от вооруженных головорезов ждать?
Выбрались из Левосты уже через полчаса и пустили коней рысью, сбивая со следа возможную погоню. Погони я, правда, не чувствовал, зато на меня снова навалилась усталость. В конце концов я вытряхнул из головы все мысли, какие в ней еще оставались, и полностью отдался скачке.
Лучший способ душой отдохнуть — проскакать этак десятка три километров по ночной степи. Ветер отдувает ззад волосы, и в нем — тот особый, только ночной степи присущий слегка влажный запах, серебряная под луной трава мягко, почли безвучно ложится под копыта коней, дышится легко, полной грудью, темное южное небо где-то уже совсем в непроглядной дали сливается со степью, и вот-вот обнаружишь крупные, яркие почти нестерпимо звезды где-нибудь внизу, под ногами… Одним словом, ощущение космическое, только тут и чувствуешь себя полноправным гражданином вселенной.
Но степь только кажется ровной, на самом деле в густой траве скрыты всевозможные ловушки — кочки, коряги, сусличьи норы, заросли местной низко стелющейся колючки… Так что за дорогой приходится очень следить, а скачка хотя и отдых для души, чисто физически утомительное занятие. А потому когда рассвело, на спине у Зорро имел место быть довольно-таки помятый и уставший гражданин вселенной. Остальные, впрочем, выглядели не лучше, даже Секретник утратил свою хваленую выправку.
Поскольку ехать мы решили ночами, то сразу же, на рассвете, присмотрели для дневки глубокую ложбину между двумя плоскими, похожими на дохлых китов холмами. По ней пробегал неглубокий ручеек, один из бесчисленных притоков Ингерна Великого. Лошадей мы расседлали и пустили пастись, а чтоб их потом искать не пришлось, я просто и бесхитростно огородил участок графическими знаками. Дикс следил за моими манипуляциями, рот разинув, но не сказал ничего, только бурчал под нос что-то неодобрительное. В самом деле, наткнись на такую загородку кто-то, владеющий Силой, ему сразу станет ясно, что мы здесь. Другое дело — что ему это станет ясно до того, как он на загородку наткнется…
Больше всего на свете мне хотелось выспаться, но что делать, когда твоя несчастливая звезда находится в зените?.. Когда мы решали жеребьевкой, кому караулить, первая очередь выпала мне и Малышу, и я почти три часа лежал на гребне холма, прячась в траве и напряженно вглядываясь в горизонт. За все это время из живых существ я видел только хищную птицу, нарезающую круги в безоблачном небе, да стадо каких-то рогатых зверушек типа сайгаков, но они явно имели пробелы в образовании и интересоваться нами не желали ни в какую. Меня во всей ситуации удивило только то, что я не уснул. В самом деле, самый лучший пейзаж через час-полтора созерцания уже действует как великолепное снотворное, и когда меня сменил Хромой, я уже зевал так, что чуть щеки не рвались и с наслаждением предвкушал, как я сейчас вытянусь на земле, завернувшись в плащ.
Когда я, окрыленный такими мыслями, скатился вниз, Малыш был уже там — сидел, стащив подкольчужник и ботинки, вытянув босые ноги, и самозабвенно попыхивал трубочкой — ни дать ни взять, фермер, размышляющий о видах на урожай… Неподалеку, прикрыв согнутой рукой глаза, сном праведника спал Секретник, не попавший по жребию ни в первую, ни во вторую пары караульщиков. Ларико тоже спала, укрытая малышовским плащом, но спала беспокойно, постанывая и вздрагивая во сне. Да, вот уж кто натерпелся… И что, спрашивается, теперь с ней делать? С собой в степи тащить — опасно, а оставить ее тоже не оставишь…
Но тут я еще обнаружил, что зверски хочу жрать, и накинулся на вяленое мясо, вино и сухари с такой яростью, чо не сразу понял, что Малыш что-то у меня спрашивает.
— Угмум? — осведомился я, выкатив глаза. Так и подавиться недолго…
— Что с ней делать, спрашиваю? — повторил впорос Малыш. — Мы-то знаем, на что идем, а ее с собой брать — чистое убийство.
Вот черт его дери, прямо сообщество телепатов…
— Назад отравлять — тоже убийство, — буркнул я, набивая трубку, потом поднял глаза на Малыша — и остолбенел. А он смотрел на Ларико — и я глазам своим не поверил: на его хищной, обветренной бородатой физиономии проступала самая неподдельная нежность.
