даже простит, но это совсем не то, что могло бы заставить её с ним говорить. Если ты уже не держишь на человека зла, это ещё не значит, что ты хоть раз захочешь его увидеть. Это не значит, что он и его слова стали для тебя важны. Это значит только то, что ты перестал терзать себя своими обидами.
«Но пока я важен для тебя, Шерай, ведь ты так часто обо мне думаешь!» — Голос звучал едва слышно, словно издалека или сквозь толстую стену.
«Когда-нибудь я выживу тебя из своей головы, Астервейг. Когда-нибудь… В конце концов, это же моя голова».
На казнь Астервейга собралось так много народу, что задние ряды ничего не видели из-за стоящих впереди, а передние не могли ни пошевелиться, ни вздохнуть из-за напирающих сзади. Но настроение в толпе витало приподнятое, даже праздничное; узурпатора народ приветствовал издевательским свистом и рукоплескал бы, если бы в такой толкучке достало места развести ладони.
Найрим с Тшерой, Вердом и Вегдашем стояли перед эшафотом, на отведённом для цероса месте. Осуждённого подвели к Найриму — для последнего слова. Астервейг впился в него холодным взглядом уставших, но всё ещё колючих глаз, и край его рта дёрнулся в пренебрежительной ухмылке, но Найрима она, кажется, нисколько не задела.
— Вы убили моего отца, — спокойно сказал он, глядя Астервейгу в глаза. — У меня есть все основания мстить вам — даже лично, а не только карать вас за преступление против Гриалии. Но я отказываюсь от мести. Потому спрошу: раскаиваетесь ли вы в содеянном? Готовы ли искупить причинённое зло?
Тшера думала, что по Астервейговым губам прошла конвульсия, но то была лишь улыбка.
— Искупить — как? — выплюнул он, и ответ его явно не интересовал.
— Это решат в Варнармуре. Если хотите искупления, вершить его будете в стенах брастеона, где никакие страсти этого мира вас не отвлекут, и вы сумеете послужить во благо своей амраны и своей страны.
Губы Астервейга вновь конвульсивно дёрнулись.
— Щенок! Пустоголовый, заносчивый щенок, возомнивший себя правителем! — Он перевёл презрительный взгляд на Вегдаша. — Сразу видно, чьё наставничество!
Найрим стерпел и это.
— Я жду вашего ответа, Астервейг.
«По-моему, он тебе уже ответил».
— Мне нечего искупать. И не в чем раскаиваться — я всё делал правильно. И всё, по-видимому, зря…
Найрим вздохнул:
— Что ж, видимо, зря, да. Уведите, — кивнул он стражникам, державшим Астервейга за локти, и те потащили его по шаткой лестнице на виселичный помост.
Заскучавшая толпа, не слышавшая этого разговора, ожила, заметив движение. Раздались выкрики, когда Астервейгу надели на шею петлю. Их стало больше, когда палач взялся за рычаг. А дальше — лязг механизма, стук открывшегося люка, глухой хлопок, хрип и звуки недолгой возни, какая бывает, когда умирающий сучит в агонии ногами. Потом на миг всё стихло, и площадь разорвалась радостным воплем. Тшера смотрела на просвет неба между крышами, не видя ни последнего мига Астервейга, ни яростного ликования толпы, в котором тоже было что-то пугающее, неестественное, отвратительное. Не смотрел на них и Найрим. Что чувствовал он, Тшера не знала, но его лицо выражало смесь скорби, облегчения и разочарования.
— Ваш главный противник убит, — заметил Вегдаш, когда они своей маленькой процессией двинулись назад в башню. — А вы как будто печалитесь. Вы действительно хотели помиловать его? Неужели жалеете теперь о решении повесить церосоубийцу?
— Жалею о его решениях, которые привели его к смерти, — не оборачиваясь, ответил Найрим. А потом остановился и резко, на пятках развернулся к Вегдашу. — Я надеюсь, когда-нибудь вы меня поймёте, кир таинник. Каждая жизнь важна. Но некоторые завершают свою задолго до смерти их тела. Таких уже не спасти, пусть плоть их ещё полна сил и здоровья. Таких не спасти, но они, пока живы телом, способны погубить многих. Я не сомневаюсь в верности своего решения. И надеюсь, что вы, Вегдаш, перестанете оправдывать высокими целями недопустимые средства, иначе предуготовите себе Астервейгов путь, вынудив меня вновь принимать подобные решения, — и пошёл дальше.
Вегдаш открыл рот, даже набрал в грудь воздуха, но так ничего и не ответил — Найрим к тому времени уже ушёл на несколько шагов вперёд и всё равно бы его не услышал.
Тшера, поравнявшись с сангиром, бросила на него злорадный взгляд.
— Тарагат уж отмаливает убитых вами невинных. И ты готовься, — кольнула его Тшера.
— Да если бы не я, этот сосунок всё бы сидел в сарае своего деда! — шёпотом прорычал Вегдаш.
— Дай угадаю: деда ты тоже убил?
— Я не… Тебе ли не знать, что правды, не замарав рук, не добьёшься?
— Но ты замарал их по самые плечи, с удовольствием и особо подлым способом.
Верд
Церемония помазания нового цероса на правление состоялась через три седмицы в главном молельном зале Хисарета, в присутствии уже новых таинников Пареона. Из Варнармура прибыла делегация скетхов во главе с отцом наиреем, который и вёл саму церемонию, всё ещё по-юношески твёрдой рукой вычерчивая золотой тушью на щеках и ладонях Найрима ритуальные символы. Верд наблюдал за каждым движением старого скетха, словно хотел найти и разгадать в нём какие-то знаки, тайные послания, адресованные ему. Он знал, что накануне отец наирей беседовал с Пареоном и самим Найримом, и разговор касался отмены ритуала Превоплощения. Знал он и то, что старцу сообщили о нём как об уже действующем в связке с Вассалом амаргане. Сообщили и даже показывали в деле — иначе с чего бы их с Тшерой сдёрнули на внеурочную тренировку, да не схватку с другими Вассалами, а бой с гиелаками, где либо — ты, либо — тебя, и никаких «условных касаний» — только кровь. С тёмной галереи над тренировочной ареной за ними наблюдали. Наверняка даже не только отец наирей, но и вся варнармурская делегация, да ещё все таинники Пареона. Отец наирей его, конечно же, узнал — не мог не узнать. Но сейчас, во время церемонии помазания, скользил взглядом по лицам собравшихся, ни на одном не задерживаясь, словно все они ему незнакомы. Возможно, так даже лучше, но Верду хотелось поговорить с ним. Всё же он преступил свои клятвы, сбежав из брастеона, и с последствиями разбирался не кто иной, как отец наирей. Он не жалел о своём решении — случись всё повторно, поступил бы так же — и оправданий не искал. Но всё же что-то неска́занное между ними тяготило его, ведь отец наирей долгие годы был главным человеком в его жизни. Первым после Первовечного.
Поздним вечером Верд вышел во внутренний дворик твердыни в надежде застать там отца наирея — тот
