нагура. Мне неприятны нравы, укоренившиеся в среде молодых Вассалов. Вседозволенность, неоправданная жестокость и распущенность не вызывают уважения, а по моим воинам будут судить и обо мне. Поэтому нагуры мне нужны иных взглядов, не таких, какие поощрял Астервейг. И хорошо, если нагуры, как и наставники Вассальства, будут связаны ритуалом. У меня есть два претендента. Понимаешь, к чему веду? — Найрим улыбнулся, и улыбка вышла совсем мальчишеской. — Назначу тебя. И Хольта, если ты согласишься.
— Как посчитаете нужным, Найрим-иссан.
— Тогда можно всё сделать одновременно: связать вас с ним и один из Йамаранов Хольта связать с Эр. Обмен оружием, — краешком рта улыбнулся Найрим и подписал, макнув перо в чернильницу, новый свиток. — А ещё я хочу, чтобы главным таинником Пареона, когда закон об отмене ритуала Превоплощения войдёт в силу, стал ты.
— А Вегдаш?
— А у Вегдаша слишком большой долг, по которому ему придётся платить, хочет он того или нет. Все те невинные жизни, которые он оборвал с немыслимой жестокостью — и оборвал неоправданно, без необходимости. Говорит, что для подстраховки, но я уверен: ради наслаждения собственной силой. — Он подписал ещё одну бумагу и, свернув её, запечатал оттиском своего перстня, а потом протянул Верду. — Отвези это в брастеон. Я доверяю только тебе. Успеешь вернуться ещё седмицы за три до оглашения закона.
Тшера
На оглашение закона об отмене ритуала Превоплощения приехала делегация из Варнармура. Её не ждали, но Найрим не удивился, значит, был осведомлён. Чего не скажешь о Вегдаше. Найрим продолжал строить связи и договариваться с людьми в обход него, а сам Вегдаш выглядел уставшим, даже измождённым, и это говорило о том, что свои сангирские ритуалы он не оставил.
«Странно, что сангир, способный путешествовать арухом и подслушать любой разговор, не может уследить за церосом, которого планирует контролировать. Что за хитрость нашёл Найрим, чтобы избежать внимания Вегдаша?»
Оглашение закона происходило на главной площади Хисарета в торжественной обстановке. Говорили и Найрим-иссан, которого народ, казалось, уже очень полюбил: встречал бурными овациями и слушал его тихо и внимательно, словно даже не дыша; и новый отец наирей — на вид совсем ещё не старец, а крепкий мужчина с красивым строгим лицом и толстой косой, заплетённой, конечно же, на манер скетхов. Его народ слушал с неменьшим интересом: и говорил тот складно, и в диковинку было, что глава Варнармура сам обращается к простому люду на столичной площади, а не шлёт передать свою волю брата веледита, укрывшись от шума и суеты за стенами брастеона.
От Верда Тшера знала, что отцу Наирею шёл уже седьмой десяток, знала — и не могла поверить. Она не дала бы ему больше сорока пяти. Он приехал с необритыми висками, но перед оглашением их выбрил, открыв взглядам амарганские татуировки.
— Он как мой погибший друг, Римар, — пояснил Тшере Верд. — Пролил кровь, закрыв себе путь к превоплощению. Вот только он, в отличие от Римара, сделал это уже после ритуала наречения йамаранского имени и не сбегал из брастеона.
— Так он убийца?
— Нет. Он остановил возможного убийцу ценой крови и своего предназначения, но жизни его не лишил.
— Что же за дела творятся за стенами столь, казалось бы, мирной обители, как Варнармур? — подивилась Тшера. — Что за возможный убийца?
— Я не могу рассказать тебе больше, — ответил Верд, и она тут же насупилась. — Я просто не знаю, — ласково улыбнулся он, незаметно толкнув локтем её локоть, и краешек её губ приподнялся в улыбке.
— Верд — это же твоё йамаранское имя?
— Да.
— А настоящее?
Верд немного помолчал, но всё же ответил:
— Ярдис.
— «Твёрдый в вере» и «борец за правду», — усмехнулась Тшера. — Тебе подходят оба.
— Откуда знаешь толкование?
— Понятия не имею. Откуда-то взялось в голове. Неверно?
— Верно. А я не знаю, что означает твоё.
Тшера удивлённо на него посмотрела.
— Неужели существует что-то, чего ты не знаешь, но знаю я? Шерай — это горячий восточный ветер, приносящий с собой шторма.
Верд улыбнулся себе под нос и ничего не ответил.
Новый закон восприняли неоднозначно: некоторые (особенно те, чьи дети и братья готовились к Превоплощению) в большинстве своём обрадовались, некоторые озадачились и даже чуть напугались перед столь крутыми переменами, а кто и вообще ничего не понял.
— Им нужно время, — сказал церосу отец наирей, когда вся небольшая процессия, включая неизвестно зачем приглашённых к помосту таинников Пареона, удалялась назад в твердыню. — Сейчас они видели лишь меня и брата Верда. Спустя год вассальские ряды пополнятся амарганами, и дело станет привычным. Народ привыкает быстро, особенно если перемены к лучшему.
— Да благословит Первовечный, чтоб так и было! — отозвался Найрим, а потом остановился и, развернувшись к остальным, сказал: — Помимо оглашения закона у меня на сегодня намечен ещё один важный вопрос. Позвольте пригласить вас в Круглый зал для его решения. Всех вас, — он посмотрел на Тшеру, Верда и шестерых скетхов, сопровождавших отца наирея, — не только таинников.
Таинники, включая Вегдаша, последовав за церосом, озадаченно переглянулись: о том, чо есть и второй вопрос, никто из них не подозревал, как не подозревала и Тшера, но скетхи либо что-то знали, либо просто хранили невозмутимость.
— Ваши братья скетхи знают, о чём пойдёт речь, отец наирей? — спросил Найрим, заняв своё место за каплевидным столом в Круглом зале, и отец наирей согласно склонил голову. — Тогда речь моя больше для вас, киры таинники, и я настоятельно прошу… Нет, — я приказываю вам, чтобы всё сказанное в этом зале осталось в нём. Принесите клятву по всем правилам, пожалуйста.
В зале воцарилась тишина, таинники ещё раз переглянулись, а Вегдаш побледнел, став под стать стенам белокаменной твердыни. Первым клятву принёс Верд, хоть и не был таинником.
«Но должен же кто-то нарушить эту тишину. Возможно, у него с Найримом уговор».
За ним поклялись молчать о том, что сейчас услышат, и остальные. После всех клятв Найрим выдержал паузу и начал:
— Все вы ещё помните череду страшных в своей нечеловеческой жестокости убийств, которые называли карой самого Первовечного?
Таинники закивали, но не произнесли ни слова: у всех на лицах застыла тревожное ожидание.
— Так мог подумать лишь тот, кто позабыл, что Первовечный есть свет, и он не может творить тьму. Он никого не карает. Карает людей Неименуемый, если у тех достало глупости с ним связаться. Хотя и это неверно — он просто куражится над теми, кто сам своими дурными делами передал в его власть свою амрану.
— Так те убийства — дело Неименуемого? — спросил новый наставник Бревитов — светловолосый воин с рассечённой старым шрамом бровью.
— Среди погибших много деревенских девушек и городских женщин. Не думаю, что их жизни были столь черны, чтобы Неименуемый завладел их амранами,
