голову на плечах в момент, когда церос её, кажется, теряет.
— Кто ещё знает о тебе?
— Никто. Только ты.
— Даже Верд?
Найрим покачал головой.
— И никто не должен, прошу тебя, Эр! — он умоляюще схватил её за руки, пальцы его оказались ледяными.
«Ты церос, мог бы приказать».
— Почему? Ты не доверяешь Верду?
— Доверяю, но… Он слишком честный. Он не должен знать. Никто не должен, — повторил Найрим, тяжело вздохнув, отпустил её руки и плюхнулся рядом с ней на кровать, уставившись в стену напротив. — Я давно понял. И арухом путешествовать научился давно, ещё в детстве. Но я не хочу быть сангиром. Не хочу ничего знать о кровавых ритуалах, потому что вдруг… ну…
— Они поманят тебя?
— Да. Я видел, каков Вегдаш. Больше всего я боюсь стать, как он.
— Ты не станешь. — Тшера положила ладонь ему на плечо, но он шевельнулся, стряхивая её руку. Не грубо, но жалеть себя не позволил.
— Я уже понял, что стать легче, чем не стать, хоть для первого требуется учение, а для второго — нет. Понимаешь, Эр, творить зло куда проще. Оно есть в каждом. И во мне оно есть, и будет манить. И не пойти за ним сложнее, чем пойти. Поэтому каждый день я думаю над каждым своим шагом: куда он меня ведёт? Что я выбираю, совершая его? Иначе чуть отвлечёшься, и… — Найрим вновь вздохнул, ссутулился, зажав сложенные ладони между коленок. — Нельзя оставлять Вегдаша на свободе. Но и позорно казнить его я не хочу: я сумел простить Астервейга, но сангира — не смогу. Я вижу в нём своё возможное будущее, которое я слишком ненавижу, которого слишком боюсь. Его казнь будет расправой, а расправа — это шаг ко злу. Я не могу отдать приказ убить его, понимаешь? — Он посмотрел на Тшеру.
— Что я могу для тебя сделать?
— Ты можешь стать моим арачаром. Ты знаешь преступления Вегдаша. Я прикажу тебе отыскать его. И как арачар ты сможешь вершить над ним суд, карать или миловать — назначать любое наказание, которое посчитаешь справедливым. Я знаю тебя. Я верю тебе. Теперь ты не пойдёшь на поводу ни у мести, ни у жалости. Я хотел, чтобы ты стала наставником Чёрных Вассалов, но пока сангир на свободе, мне необходим арачар, которому я доверяю больше, чем себе. Скажи мне, Эр, ты согласна?
— Ради этого я здесь. Чтобы служить своей стране и моему церосу.
* * *
Тшера убрала в седельную сумку разрешительные бумаги в плотных конвертах с чёрными печатями и оттиском церосова перстня, похлопала Ржавь по шее. В новом снаряжении кавьялица выглядела нелепо. Окрас для породистого кавьяла у неё неподходящий, лапы коротковаты, кончики ушей недостаточно остры, а на морде — абсолютно неприличное, ехидное, с тенью панибратства, выражение. Зато упряжь из дорогой чёрной кожи с золотыми заклёпками и пряжками в форме герба — богаче, чем у любого породистого.
«Эдак ты совсем зазнаешься, управы не будет».
Тшера усмехнулась себе под нос: кавьялица довольна, а вот ей самой не слишком ловко в новой плащ-мантии арачара, тоже чёрной с золотом, и не разношенных ещё высоких сапогах с рядом золотых пряжек на голенищах. И новая перевязь для Йамаранов пока слишком жёсткая — натирала бы спину, если бы не защитный жилет, но он тоже новёхонький и нижней кромкой неприятно врезается в бёдра, когда сидишь в седле.
«Странно: когда только вассальскую присягу принесла, тоже форма новенькая была, а неудобств, как сейчас, не чувствовалось…»
Полоса света, через приоткрытые двери заглядывающая в кавьяльню и пересекающая Ржавь, мигнула — кто-то неслышно вошёл и встал в паре шагов позади Тшеры. К тёплому запаху кавьяльни примешался остро-свежий запах нового кожаного доспеха.
«Нагурского, чёрного с серебром… Пришёл попрощаться».
Тшера обернулась. Верд стоял против света, и в полумраке кавьяльни она видела его плохо, но даже если бы не видела вовсе — всё равно точно знала бы, как он на неё смотрит. Она хотела что-то сказать, но не нашла что — любые слова казались сейчас слишком громкими и пустыми, как грохочущий по камням порожний жбан. И она смолчала, надеясь, что Верд тоже чувствует её тепло и нежность, как и она — его. Даже после разрыва связи — всё ещё чувствует. И грусть, да. Куда же без грусти? Но эта грусть того же цвета, что капля мёда на просвет, что её браслеты на запястьях и колечки в ушах, что искры в глубине его тёмно-зелёных глаз.
«Клинок становится частью Вассала, Вассал превращается в клинок, и сложно понять, где заканчивается один и начинается другой. Ты часть меня. Теперь уж навсегда…»
Верд шагнул ближе.
— Да сохранит тебя Первовечный на всех путях твоих, — тихо сказал он, глядя ей в глаза.
«Я люблю тебя», — услышала она. Так, впрочем, и было.
— И тебя… да хранит Первовечный.
Верд подсадил её в седло. В этом не было смысла, ведь есть же стремена, но… прощальное касание. И Тшера этой возможности не упустила.
— До встречи, Верд.
— До встречи. Ты знаешь, где меня искать.
— Знаю, — шёпотом ответила Тшера, приложив ладонь к сердцу.
«Теперь уж навсегда…»
Она посмотрела на него долгим взглядом, словно желая запомнить. Тоже без надобности — ведь она помнила его лучше себя, но… И тронула пятками Ржавь, посылая вперёд.
* * *
Тшера заперлась в комнате постоялого двора и рухнула на кровать, не снимая ни арачарской плащ-мантии, ни сапог, ни перевязи с Йамаранами — она зверски устала. Двое суток без сна и еды, не вылезая из седла, она шла по новой ниточке следов, но та вновь оборвалась, оставив арачара цероса Найрима-иссан ни с чем. Страшно хотелось курить, но сил не осталось даже на то, чтобы набить трубку.
— Полгода! Полгода я гоняюсь за ним, как лисица за собственным хвостом, и вновь провал. Словно Вегдаш научился проходить сквозь время и пространство, и теперь забавляется, поддразнивая меня…
— Но ты же не ждала, что поймать сангира окажется легко?
— Нет, Верд, конечно нет… Но я надеялась, — хмыкнула Тшера.
— Ты решила, к какой судьбе его приговоришь?
— Он, безусловно, виновен. И опасен. Если сохранить ему жизнь, даже под стражей он не оставит своих целей, а способы их достижения изберёт ещё разрушительней. Но церос не хочет его казни. Я вызову Вегдаша на поединок. Мне он не откажет. Пусть погибнет в бою, а не на плахе. — Она усмехнулась, глядя в потолок.
— Как будто ты всё же не уверена в этом решении.
— В решении я уверена… Но в глубине сердца пока не могу поверить в то, что
