Перешагнув через дергающееся в предсмертных конвульсиях тело, китаец поправил задравшийся рукав халата и продолжил прерванный путь. Через перекресток промчалась «эмка».
Пройдя еще четыре квартала, Ли наконец увидел нужный дом. Сразу было понятно, что адрес верный – обученная армейская собака, живущая в питомнике, пахнет не так мерзко, как обычная дворовая псина, а едва слышное посвистывание ветра в винтовочном стволе за стеной выдавало присутствие во дворе вооруженного красноармейца. Дому обычного гражданина Страны Советов такая охрана не была положена.
Взяв горловину мешка в зубы, Ли подтянулся на обледеневшей ветке ближайшей липы и бесшумно вскарабкался поближе к верхушке. Оттуда было видно крыльцо, около которого топтался изрядно замерзший красноармеец с собакой, а дальше, в глубине двора и левее дома, свет в окошке караульного помещения. Судя по тому, как переминался с ноги на ногу боец, ему оставалось стоять на часах недолго. С одной стороны, с замершим и уставшим легче было справиться, но Ли решил подождать смены, чтобы она не нагрянула неожиданно.
Через пять минут скрипнула дверь караулки, выпустив с облаком пара командира в кожанке и фуражке, за которым следовал еще один красноармеец с собакой. Произведя смену, командир отвел замерзшего бойца в караулку. По опыту Ли знал, что охрана происходит в три смены – один красноармеец стоит на часах, другой бодрствует, а третий спит. То есть в караулке должны быть три человека, включая командира, и две собаки. На таком морозе смена могла происходить через час, а не через два, как обычно.
Не теряя времени, китаец развязал мешок и достал оттуда все необходимое. На ноги он надел толстые, сшитые из шинельного сукна носки. Их подошвы были густо намазаны резиновым клеем, а затем обсыпаны песком, чтобы не скользили на льду и мягко ступали по полу. На левой руке широким кожаным браслетом он укрепил двойной стальной крюк, а в зубы взял обмотанную веревкой медную трубку длиной сантиметров сорок. Затем он достал обычный серебряный портсигар, в котором оказались сделанные из цыганских иголок стрелы, оперенные бумажными лепестками и обмотанные посередине нитяным бандажом по калибру трубки. Стрелы он одну за другой воткнул себе в косу, после чего укрепил на поясе несколько сделанных из папье-маше шариков величиной с мандарин. Шарики были наполнены смесью в равной пропорции двух красок из хозяйственного магазина – порошком свинцового сурика, которым покрывают железо от ржавчины, и порошком алюминиевой пудры, которой красят титаны. Вместо запального шнура к каждому шарику черной изолентой были примотаны головка к головке по четыре спички. Закончив навешивать на себя это кустарное снаряжение, китаец сунул в трубку одну из стрел и, зажав конец во рту, плюнул иглой в собаку. Та коротко взвизгнула, а потом зачесалась, словно ее укусила блоха. Красноармеец наклонился и потеребил животное за ухом.
Дальше ждать было нечего. Как обезьяна, Ли соскользнул с дерева, оставив на ветвях мешок, и метнулся к калитке. Он дернул на себя ручку и быстрой тенью скользнул во двор. Красноармеец, увидев незнакомца, сорвал с плеча винтовку, но даже не успел схватиться за затвор. Китаец по-кошачьи прыгнул на него и повалил в снег, зажав ему рот рукой. Боец попытался его укусить, но Ли сгибом локтя придавил ему шею и держал до тех пор, пока мозг караульного не впал в забытье от кислородного голодания. Собака тоже лежала на боку неподвижно – подействовал парализующий сироп из пестиков хризантем.
Осторожно взбежав на крыльцо, китаец присел возле двери на корточки, внимательно прислушиваясь к происходящему внутри. Не услышав ничего опасного, он приоткрыл дверь и скользнул внутрь. В коридоре было тихо. В ванной комнате чуть слышно шумела вода в трубе. Пахло свеженарезанной рыбой, салатом и разлитым шампанским. На грани слышимости гудел ток в проводах. Ли приложил ладонь к уху, пытаясь уловить малейшие признаки присутствия человека, но на первом этаже людей не было. Заложив в трубку еще одну стрелу, китаец взбежал по лестнице на второй этаж. Едва он поднялся, запах шампанского забил все остальные. Кроме того, до слуха донесся еле слышный стон. Ли присел на корточки и, кувыркнувшись, оказался напротив открытой двери. В полный рост к дверному проему он подходить опасался, поскольку люди, вооруженные пистолетами и револьверами, стреляют в первую очередь на уровне груди.
В комнате, на полу возле кровати, раскинув руки, лежала женщина. Беглого осмотра было достаточно для того, чтобы понять, что сознания ее лишил жестокий удар в челюсть. Весь пол был залит шампанским, возле стола валялось горлышко разбитой бутылки.
«Умеют большевики встречать свой Новый год», – подумал Ли.
Он склонился над женщиной и пальцем помассировал ей несколько точек сначала на руках, потом на лбу и на мочках ушей. Щеки пострадавшей порозовели, дыхание выровнялось, и она открыла глаза. В них сразу мелькнул испуг.
– Это штаб Дроздова? – спросил китаец. – Где он сам?
– Дроздов приказал Дементьеву утопить Стаднюка в полынье. В Кусково, – торопливо проговорила Марья Степановна. – А меня так ударил, что я чувств лишилась!
– Дроздов уехал на своей машине? – спросил Ли. – Или с Дементьевым?
– Ой, не знаю! – вздохнула Машенька. – Если внизу нет Сердюченки и машины нет, то, наверное, Дроздов уехал на ней.
– Тихо! – Ли прислушался. – У него «эмка»?
– Да, – кивнула Машенька.
– Спускайтесь вниз, – тихо скомандовал китаец.
– У него револьвер! – предупредила женщина.
Ли молниеносно преодолел лестницу, спеша оказаться на крыльце раньше, чем приехавший выберется из машины и откроет калитку. Кто бы это ни был, ему не стоило видеть усыпленного красноармейца и парализованную собаку.
Готовый в любой момент выплюнуть иглу из трубки, китаец приоткрыл входную дверь. За забором хлопнула автомобильная дверца. Ли, как кошка, скользнул к калитке, дождался, когда она откроется, и напал на вошедшего сзади, закрыв ему рот ладонью. После этого он выглянул и убедился, что в машине больше никого нет. Это удивило китайца – он ни разу не видел, чтобы кто-то из начальства НКВД сам сидел за баранкой автомобиля.
Китаец стукнул захваченного локтем в солнечное сплетение, а когда тело обмякло, втащил его в прихожую.
– Лежать! – приказал он, направив жерло трубки противнику в глаз. – Ты кто?
– Сердюченко, – продышавшись, выдавил тот. – Водитель Дроздова. Тарасом звать. А ты кто?
– Подданный его величества императора Поднебесной. Годится?
На лестнице показалась Машенька. Увидев лежащего Сердюченко, она испуганно остановилась.
