– Если тебе будет удобнее, могу сделать себя прозрачной, – предложила Кассандра.
– Не стоит. Я же знаю, что ты не настоящая.
– Я решила, что лучше явиться воочию. Ты же не против? По сравнению с тем, что я уже сделала с тобой, изменение восприятия – сущий пустяк.
– Кассандра, что тебе нужно?
– Поговорить обо мне и о тебе. О случившемся с нами и о том, как жить дальше.
– Я иллюзий не питаю. Ты взломала мой разум в Париже, чтобы спасти нас всех.
– И себя в том числе. Я не стану отрицать своего эгоистического интереса.
– А разве твои машины не могли бы спрятаться и подождать в безопасности, пока все не закончится?
– Могли бы, но моя личность не выжила бы долго без физического носителя разума. Любая личность – очень хрупкая конструкция.
Ожье пробрал холодок, когда она представила, через что пришлось пройти Кассандре.
– А сколько… – Она не смогла закончить вопроса.
– Сколько моего «я» уцелело? Больше, чем я надеялась, но гораздо меньше, чем желала. Я словно оставила урезанную копию своего «я» в бутылке и пустила по волнам. Ты разговариваешь с этой урезанной копией.
– А твои воспоминания?
– Машины способны записать и сохранить лишь малую часть памяти. Моя память кажется полной, но она тонка, поверхностна, словно это эскиз жизни, а не сама жизнь. В воспоминаниях нет текстуры, объемности. Я будто прочитала о них, а не испытала сама. Кажется, пережитое мной произошло с кем-то другим, о ком я слышала от кого-то. – Кассандра замолчала, потупившись. Затем проговорила уже спокойнее: – А может, жизнь вообще ощущается именно так. Беда в том, что я не помню, как ощущала жизнь до своей смерти.
– Ох, Кассандра, мне так жаль…
– Пойми правильно: гораздо лучше быть такой, чем мертвой. А когда мы разберемся с этой кровавой кашей, я попытаю счастья с мнемоническими архивами Полисов. Память можно восстановить по тамошним записям – если, конечно, они уцелеют.
– Надеюсь, уцелеют.
– Посмотрим. Главное, я пока жива. И за это тебе огромное спасибо. Ведь ты могла и не принять меня.
– А я могла? Что-то не припомню дискуссии.
Кассандра усмехнулась:
– Признаюсь, дискуссия была краткой. И пока машины штурмовали твой мозг, ты могла потерять пару-тройку секунд кратковременной памяти. Но поверь: ты дала разрешение. И благодаря этому я выжила.
– И спасла нас. А когда меня ранили и Флойд пришел на выручку, ты осталась со мной.
– Что еще я могла сделать?
– Удрать из моего тела… оставить меня в Париже. Я уверена, что твои машины продержались бы до появления подходящего носителя. В конце концов, ты могла сбежать в теле Флойда.
– Ты ошибаешься насчет нас. Я никогда бы не оставила тебя. Скорее погибла бы, чем осталась жить с таким грузом на душе.
– Спасибо.
– И ты спасла меня. После всего случившегося между нами рассчитывать мне было не на что. Ожье, огромное тебе спасибо! Надеюсь, нам обеим судьба преподала важный урок.
– Урок был нужен прежде всего мне. Я возненавидела тебя, услышав из твоих уст правду о себе.
– Тогда я вот что скажу: хоть и была готова свидетельствовать против, я восхищалась твоей преданностью делу. Ты по-настоящему горишь на работе.
– И едва не сгорела совсем.
– Главное, не осталась равнодушной. И была готова сделать хоть что-то.
– Нынешняя каша как раз и заварилась из-за неравнодушных людей, готовых сделать хоть что-то. Уверенных, что они правы, а все остальные ошибаются. Может, человечеству было бы легче, если бы таких людей было поменьше.
– Лучше побольше, но того сорта, какой нужен. – Кассандра вздохнула, переминаясь с ноги на ногу. – Ожье, послушай. Мы, в общем, подошли к главному. Все, что я сказала, – правда. Я на самом деле так считаю и чувствую. Но поговорить я с тобой хотела по другой причине. Ты должна выбрать.
– Что выбрать?
– Мою судьбу. Ты выздоровела. Больше нет необходимости держать меня в голове.
– То есть ты нашла нового носителя?
– Не совсем. Тунгуска принял бы меня, если бы мог. Но ему приходится обрабатывать столько тактической информации… Возможностей его мозга попросту не хватит еще и на возню со мной. То же самое относится к остальной команде. Но есть способ продержать мои машины в стазисе до тех пор, пока мы не вернемся в Полисы и не найдем подходящее тело.
– Ответь честно: насколько стабильным будет этот стазис в сравнении с твоим нынешним положением?
– Процедура консервирования вполне способна…
– Честно!
– Конечно, не обойдется без потерь. Определить их меру в точности невозможно, но они обязательно будут.
– Значит, ты остаешься со мной. Никаких «если» и «но».
Кассандра отбросила непослушный локон со лба.
– Я даже и не знаю, что сказать. Не ожидала такой доброты.
– От меня?
– От любого из ретров.
– Значит, мы ошибались обе. Будем надеяться, мы не единственные, кто способен найти взаимопонимание.
– Не единственные. Но и нам предстоит много работы. Когда разберемся с Ниагарой и вернемся на Седну, придется залечивать немало очень болезненных ран.
– Если к тому времени хоть кто-то останется в живых.
– Можно лишь надеяться, что война не перехлестнет через край. Если прогрессивные ретры и умеренные прогры смогут позабыть о разногласиях, тогда у всех появится надежда. Любой акт сотрудничества способен оказаться тем ярким примером, какой покажет дорогу остальным.
– Ты имеешь в виду наш пример?
Девочка кивнула.
– То есть я не хочу сказать, что навсегда поселилась в твоей голове. Но когда начнутся мирные переговоры, тот, кому могут доверять обе стороны сразу, окажется крайне важной фигурой.
– Стороны могут решить, что доверять нельзя никому.
– Да, есть риск, но я готова пойти на него, – сказала Кассандра, а потом отчего-то улыбнулась. – Да, Ожье, этого уж точно нельзя было предвидеть.
– Предвидеть чего?
– Начала прекрасной дружбы.
После долгих просьб Тунгуска сдался и позволил Ожье прогуляться по кораблю. Она была чисто вымыта, вполне бодра; голоса в голове перестали бубнить с прежней настойчивостью. Простыня из «умной» ткани плотно облепляла, скрывая то, что не принято демонстрировать в приличном обществе. А зеркальные поверхности показывали, что простыня вдобавок подчеркивает фигуру, сглаживая недостатки. Еще совсем недавно мысль о такой близости с машинерией прогров наполнила бы Ожье ужасом и отвращением. А сейчас, хотя Верити и пыталась вспомнить те прежние чувства, они не возвращались. Вопреки недавнему разговору с Кассандрой Ожье не оставляли сомнения: а вдруг машины тайком подправляют мысли? Или события последних дней и в самом деле заставили понять, что не все, исходящее от прогров, так уж плохо? А вообще, нужен ли ответ на эти сомнения – само по себе большой вопрос. Так или иначе, ненавидеть прогров из принципа Ожье уже не могла и не хотела. Осознала с изумлением, что потратила уйму душевной энергии, питая беспочвенный предрассудок. Стремление к пониманию и согласию было бы куда разумнее, хотя, конечно, ненависть подталкивает к делам и дает силы.
Флойд с Тунгуской сидели по одну сторону выросшего из пола стола. На стене перед ними текли линии и схемы. Когда Ожье приблизилась, из пола выскочило кресло, предполагая желание присесть.
– У тебя правда все в порядке? – озабоченно осведомился Тунгуска, указывая на сиденье.
– Да. Кассандра и я… В общем, мы пришли к согласию.
Она уселась, оказавшись между мужчинами. Тунгуска был одет просто: в рубашку и брюки из белой фланели. Глубокий вырез рубашки открывал безволосую грудь. На Флойде была свежая белая сорочка, черные брюки на эластичных полосатых подтяжках. Верити вспомнила, что точно в такой же одежде Флойд покидал Париж. Наверное, облачение для него сотворил Тунгуска. Любопытно, он выудил крой и свойства тканей из какого-то позабытого уголка памяти или всего лишь следовал описаниям пассажира?
– Мы поймали отраженный сигнал от корабля Ниагары, – сообщил Тунгуска, показывая на экран.
Там золотые линии образовывали плавно меняющуюся контурную карту – наподобие схемы тоннеля на дисплее транспорта, но гораздо подробнее и сложнее. Загадочные символы в рамках мерцали по краям рисунка, соединенные тонкими линиями с узлами сетчатых контуров. Те двигались, смыкались; символы меняли очертания, оставаясь непонятными.
– Мы посылаем по тоннелю акустический сигнал, используя тот же слой с высокой скоростью звука, какой служит вам для пересылки сообщений и навигации, – пояснил Тунгуска.
– Я думала, вы найдете что-нибудь более совершенное, – прокомментировала Ожье.
– Мы пробовали разное, но акустический метод остается единственным по-настоящему надежным. Ты, наверное, уже знаешь: по тоннелю нельзя прогнать сообщение, когда там корабль. Он с высокой эффективностью отражает сигнал.
– И вы получили отраженный сигнал от Ниагары?
