Теперь Густав весит больше тонны. Достигает в высоту четырёх метров, если, конечно, ему не лень вставать на две задние конечности. Способен разгоняться до ста километров в час. Одним рывком может перепрыгнуть реку, шириной около десяти метров. Кожа Густава настолько прочная, что не пробивается даже из крупнокалиберного пулемёта, а когти способны распустить на полосы броню танка. При этом, он способен телепортироваться в пределах сотни метров, способен локально увеличивать гравитацию на порядок, ускорять и замедлять прохождение нервных импульсов в своём теле, а также перекачивать энергию из одной области в другую, вымораживая до абсолютного нуля область объёмом в десять кубометров.
А ещё гениальный и уникальный специалист может ощущать живых существ на расстоянии до пяти километров, способен взять под полный, хоть и временный контроль трёх сильных представителей бордового тумана или пятьдесят слабеньких. Если же необходимо, то, настроившись, Густав мог управлять и парой человечков из лазурных. Правда, недолго, неохотно, и с обязательной карой в виде двух-трёх суток выматывающей головной боли.
В целом, Густав был доволен новым собою, своей жизнью, интересами и времяпровождением. Всяко лучше, чем горбатиться на всяких Кураторов, терпеть тычки, выслушивать указания, что и как «правильно делать» и не быть способным послать их всех в самую глубокую и тёмную щель на планете.
Расстраивало его только отсутствие женской компании, но он был разумным существом, прекрасно понимая, что какая уж тут любовь. Ведь пока только одной черноте было разрешено существовать на этой планете.
Это «пока» грело Густава и надежда обзавестись партнёршей его не покидала. Ведь механизм взращивания черноты был очень прост и понятен. Достаточно не вмешиваться во снах в её рост, не мешать, не растворять в синеве, и подруга для него вырастет сама! Но, понимая и принимая запрет, он был готов подождать.
Самое же главное, что теперь никто не стоял над Густавом и не указывал, что ему делать. Последнего такого «указывателя» он съел, ещё когда был похож на человека. Сейчас даже Куратору не пришло бы в голову что-то указывать Густаву. И смотреть на него свысока тоже ни у кого бы не получилось. Только со страхом.
Так что, Куратору Густав должен был быть благодарен. Но, к этой сволочи, хотя о мёртвых плохо не говорят, никакой благодарности он не испытывал. Всё, что Куратор заслужил, своим отношением к окружающим его людям, Густав ему отдал — эта британская сволочь была употреблена заживо. Густав держал его под частичным контролем, живым и осознающим происходящее до самого последнего момента. Лишь необходимость употребить и головной мозг заставил Густава умертвить эту высокомерную тварь. Тот сон, когда Куратор пришёл к нему и связал себя цепями жертвы, был самым любимым у Густава. Самым памятным, тёплым, добрым и приятным.
Нечасто сны баловали его такими подарками. Да и не так и много было у Густава вещей, которым он бы обрадовался настолько сильно.
Вот тот же Куратор.
Съеден, и радостей в жизни Густава стало ровно на одну меньше. Иногда, коротая время в засаде или стремительно мчась куда-то, гениальный специалист задумывался, о том, насколько было бы лучше, если бы Куратор был ещё жив. Выходило по-разному. Иногда — лучше. Иногда — нет.
Последней же радостью Густава была большая тёмно-зелёная точка, которую он проверял каждый свой сон. Точка, которая не совершала никаких действий, игнорировала все эволюции лазурно-бордового тумана, совершаемые рядом с ней и просто бросала Густаву вызов, фоня нешуточной угрозой.
Все попытки Густава во сне хоть как-то воздействовать на эту точку заканчивались ничем. Молчаливым протестом, сопротивлением, осознанием, что пока не время, что рано и что лучше бы эта область так и осталась без движения/активности/мёртвой. Любопытство и азарт тянули Густава к этой зоне сильнее любого магнита. Именно наблюдение за этой точкой, совершенно незыблемой, неизменной в окружающем её тумане вечного противостояния, опасной, фонящей угрозой, от которой шкура на брюхе у Густава сжималась как от щекотки, была последней радостью в жизни.
Следить за ней, ждать изменений, ощущать опасность и угрозу. С трепетом засыпать, одновременно и надеясь, и боясь увидеть эти изменения. Предвкушая новый вызов и боясь потерять последнюю цель в жизни.
И это случилось.
Спектр излучения изменился. Не в один момент. Возможно, уже не первый сон эти изменения накапливались, но стали видимы только сейчас. Окружающий точку ровный бордовый цвет потерял яркость и насыщенность. Всего на тон, незначительно, и можно компенсировать это воздействие, просто сконцентрировав больше бордового тумана.
Можно. Но, не нужно.
Не спугнуть. Не насторожить.
Мечта исполнилась. Охотник дождался движения жертвы.
Тьма должна поглотить зелень, возвращая атмосфере планеты дуальность. Только тьма может управлять лазурно-бордовым туманом. Отклонения от текущего состояния недопустимы. Опасны. Угроза Совершенству. Угроза Гармонии.
Густав, радостно рыкнув рванул с места, стремительно набирая максимальную скорость. Связь с новой жертвой тянет его ровно в том же направлении, в котором расположена тёмно-зелёная точка. Каждый последующий сон, это он уже знал точно, будет подыскивать ему новую жертву совсем недалеко, буквально в полудне — дне пути, но каждый такой путь будет приближать его к далёкой цели.
Охота началась. Охота его мечты.
Его ждёт далёкая холодная Москва, в которой пробудилось к жизни что-то, несущее угрозу существованию Густава. С лёгким смешком Густав, вспомнив своего прадеда, которые точно также когда-то много лет назад ходил на эту далёкую холодную Москву. Вернулся живым, но битым.
Густаву стало смешно, он задрал морду и завыл, вкладывая в этот душераздирающий вой всю ярость вызова: «Жди меня, Москва, я иду и за себя и за прадеда».
Москва ждала, скрывая в себе что-то неизвестное. Опасное.
Глава 4
Утро первого сентября было необычайно прекрасным. Рассвет, который я смог, в конце концов, увидеть своими глазами, делал столицу моей родины сказочно красивой.
Остовы полуразрушенных небоскрёбов, горы битого стекла и тронутые лишь временем завалы из стали и бетона, в утренней дымке казались сказочными богатырями, восседающими на своих богатырских скакунах и ведущих на поводу по нескольку подменных.
Сотнями богатырей и тысячами скакунов…
Сказочное воинство как будто собиралось на смертельную сечу, былинные воины перекрикивались гортанными фразами на незнакомом языке с угрожающими рычащими согласными и протяжными гласными.
— Уаа-грр-уу-рр-граа! — кричит какой-то из богатырей вдали и утренняя дымка разносит его клич, многократно отражая и искажая.
— Грааа!
— Рруу-груу-уу-ааа!
Вторят ему его «товарищи» и утро резко теряет сказочное очарование.
Ещё несколько минут мне удаётся удерживаться на грани грёз, не акцентируясь на мрачности и безысходности окружающей действительности, но и это состояние уходит. Солнце встало, начинается новый день.
По развалинам столицы неторопливо шарятся редкие искажённые, оживляя своим, на первый взгляд, хаотичным движением мёртвый город. Их взгляд тускл, движения вялы, перемещения бесцельны. Кажется, как будто они отрабатывают наполовину сломанный алгоритм, из которого выпали некоторые важные действия и вместо них тела искажённых просто ненадолго замирают. Но, это ощущение ошибочно. Кажущаяся медлительность, вялость и бесцельность — большая ловушка для обычных людей, могущих решить, что эти твари не опасны и есть шанс проскочить у них на виду в какой-нибудь ещё не разграбленный магазинчик.
Правда, обычных людей, которые бы купились на видимую слабость искажённых, после года полного песца, творящегося под лучами Солнца, уже не осталось. Всех съели. И убили.
Те же, кого ещё пока не съели, съеденными быть не стремятся и сюда, внутрь МКАДа, стараются не забираться. Так мне объяснял Семён и к таким же выводам пришёл я сам, ещё из стационарного кармана прощупывая территории Бездной, пока медленно и кропотливо выдавливал влияние Королевы из ближайшего охвата.
