Кто-то другой, не он, не Домино, покровительственно кивнул Инаю и сверху вниз посмотрел на Крайта.
— Пошли, он разберётся. А с тобой нам поговорить надо.
Крайт торопливо кивнул, и Домино, внутренне поражаясь тому, как ему всё равно на только что случившееся, повёл его за собой прочь от бара и улиц. Страх Крайта он чувствовал кожей — и это чувство ему нравилось.
Когда они отошли достаточно далеко, Домино закурил и спросил:
— Сколько ты слышал?
— Если ты о том, что кто-то из вас двоих является Домино Кирсте, — осторожно начал Крайт, — то это я слышал, да. Только я впервые засомневался в том, кто передо мной. Йен — это ведь тот из вас, кто триангом занимается? А ты на самом деле Сен, верно? Или… нет?
— Так похож?
— Никогда не думал, что Йен способен на подобное. Но, наверное, я мало о вас знаю. В связи со всем услышанным, — он подобрался, — мне многое стало понятно о том, зачем вам была нужна эта банда и союз с Зебастианом. Я буду молчать. Я в первую очередь за вас. Конкретно, за Йена. Если Йен против Зебастиана, я тоже против. На меня вообще можете рассчитывать в любом случае.
— Ты правда всегда нас различал? — полюбопытствовал Домино, обдумывая сказанное. Крайт пожал плечами.
— Ну конечно! Вы совсем разные по манере поведения, хотя внешне — ну, на первый взгляд, пожалуй, — очень похожи. Особенно когда скрыта половина лица.
— Мне всегда было интересно, почему ты, несмотря ни на что, идёшь за нами? Какие ты преследуешь цели?
— Вы кажетесь мне перспективными, а старые выпендрёжники слегка подзадолбали, — хмыкнул Крайт. — Я и к Трою пошёл тогда, потому что он молодой и себе на уме. Вопрос только: если ты, Домино, хочешь снести Зебастиана с пьедестала, почему не убил его тогда, во время стычки с МД? Судя по рассказам, момент был подходящий.
— Веришь, сам задаюсь этим вопросом, — Домино сделал последнюю затяжку и выбросил сигарету во тьму. — Но, по-моему, это погоня за украшательствами. Так было бы слишком просто — взять и застрелить его. Он отнял у меня всё, и я намереваюсь сделать то же с ним, неважно, сколько времени и сил это потребует. Сейчас я это наконец понял.
— Ну тоже ничего себе причина, — одобрил Крайт. — Тогда последний вопрос и пошли чего-нибудь выпьем. Когда вы нашли Хлыста, тяжелораненого… почему вы не оставили его там же? Зачем потащили за собой, хотя всё и так было более чем хреново?
Домино открыл рот и тут же закрыл его, вдруг осознав, что не знает ответа на этот вопрос.
— Наверное, мы просто ещё недостаточно безжалостные, — после паузы сказал он и рассмеялся. — Надо срочно исправлять! Что ж, идём обратно в бар? Надо ещё придумать, почему шавка Гарольд не вернётся домой.
— Нашёл проблему, — хохотнул Крайт, и Домино понял, что наконец нашёл человека, с которым можно обсуждать всю ту метафизику, что слишком уж часто приходит ему в голову.
Уже под утро, когда праздник и с ним вместе силы Домино подошли к концу, хотя желание быть в движении и осталось, и он, рухнув в кровать, почти сразу провалился в тягучий, как кисель, сон, ему приснилось, что он мечется по лабиринту из огромных фишек домино. За ними не было видно ни неба, ни выхода, и от каждого случайного его прикосновения они падали, увлекая за собой всё это странное сооружение, — и в то же время поднимались на рёбра другие, уже лежащие плашмя, открывая новые проходы и просветы. Этому не было ни конца ни края — а потом одна из них, завершающая длинную цепочку, вдруг накрыла его собой, и он проснулся в холодном поту и с колотящимся в нервном припадке сердцем.
Несмотря на то что у Ханта их небольшая компания собиралась нечасто, Цезарь в этот раз не хотел ехать вообще: Мария была на последнем месяце беременности и, по мнению её ставшего в эти дни чересчур мнительного мужа, должна была безвылазно сидеть дома — «на всякий случай». Однако Мария, даже не прибегая к сложным медицинским терминам, быстро доказала ему, что он не прав, так что они всё-таки отправились на этот сбор — всей семьёй — и, конечно, приехали последними.
— Я дико извиняюсь, — улыбалась Мария, которую с почестями вела в гостиную восхищённо рассматривавшая её Табита. — Цезарь считает, что женщин на сносях нужно приковывать за все конечности к батарее… и, конечно же, в детской комнате, чтобы вдохновлялись на благополучные роды. Много наших в этой битве полегло…
— Сколько тебе осталось ходить? — полюбопытствовала Табита.
— Примерно месяц.
— И кто будет, знаете уже?
— Да, двойня. Мальчики. Молитвы Цезаря были услышаны.
— Вот давай без этого, — усмехнулся Цезарь, помогая ей усесться. — Я бы и девочек пережил… А где Стас-то?
— Уверена, где бы он в этот раз ни прятался, Клео его найдёт, — рассмеялась эрбисса, и дочка Шштернов, шестилетняя бойкая девчушка, от которой на улицах не было покоя ни единому не успевшему вовремя удрать животному, а в гостях у Ханта и Табиты — самому младшему из Рассильеров, Стасу, будто дождавшись наконец разрешения, с улюлюканьем умчалась вверх по лестнице, в комнаты к подросткам.
— Да уж, от неё не спрячешься… Я вроде видел кучи обуви в прихожей, где народ-то?
— В саду, у Дамиана очередная суперзадумка, он её показывает всем — и особенно тем, кто ничего не понимает. Лучше бы и дальше в компе ковырялся, инженер, блин, — Табита села рядом с Марией и предложила ей чай. За прошедшие годы совместной жизни с Хантом (поженились они, кстати, через месяц после знакомства и до сих пор не могли внятно ответить, как так вышло) из агрессивной, всеми недовольной «бой-девицы» Табита перешла на стадию человека более счастливого и уравновешенного, хотя большую часть своих индивидуальных особенностей сохранила и отрабатывала их дома, на муже. Хант же не изменился совершенно — ну, разве что стригся теперь чаще.
— Зато весело, — пожал плечами Цезарь, пододвигая к себе бутылку с лимонадом и стакан. Со стороны выхода на задний двор уже слышались приближающиеся возбуждённые голоса, и надо было успеть хоть немного промочить горло, пока его не забросали вопросами насчёт работы и будущих детей.
— О да, разработка систем слежения на самообучающихся микророботах — это вам не салат резать… Ну что, всех замучил, непризнанный гений? — поприветствовала входящего первым в гостиную мужа эрбисса, и тот изобразил на лице оскорблённость в лучших чувствах.
— Как же всех, когда тут целых две пары ничего не слышавших ушей? Привет, Цезарь, Мария! Ваша дочурка уже выполняет священный долг всех женщин — играет симфонию страдания на мужских нервах? — Хант обменялся с Цезарем рукопожатием и сел в одиночно стоящее кресло. Вошедшие вслед за ним Сэра и Энгельберт устроились вдвоём на последнем оставшемся свободным диванчике возле накрытого закусками столика — причём вельк явно старался отсесть от девушки подальше.
