– Ты можешь бить меня целый день! – с издевкой произнес он. – Можешь ломать мне кости, вытаскивать внутренности. Попробуй!
Хильгер двинулся к оброненному «парабеллуму», но китаец не собирался сдаваться. Не имея возможности причинить советнику никакого вреда, он пользовался мощью своих ударов лишь для того, чтобы не дать немцу схватить оружие.
Пока длилась эта безумная битва, продолжительность которой зависела лишь от выносливости китайца, Богдан начал приходить в себя. Первое, что он оценил, – Ли надолго не хватит. Второе – Шамхат серьезно ранена, и уменьшающаяся с каждой секундой энергия старого Знака уже не в состоянии ее спасти.
У Богдана в голове сиял новый, нетронутый Знак Шамаша, и ему надо было срочно принять решение, на что пустить его силу. Первая мысль – спасти Шамхат, а затем уничтожить Хильгера. Однако молниеносно проанализировав ситуацию, он понял, что, разделив энергию на себя и Шамхат, он уже не сможет победить советника, поскольку у того будет подавляющее энергетическое превосходство.
К тому же Богдан не знал, на что еще Хильгер употребил украденную у Карла силу. На военное превосходство Германии? На обретение власти над миром?
Решение созрело неожиданно и ярко. Это было крайнее средство, но Богдан понял, что не может поступить иначе. В нем неожиданно проснулся царь Урука, и он ощутил ответственность не только за этих людей, но и за всех людей вообще. Он вспомнил, как защищал город неприступными стенами.
«Я хочу, – загадал он, концентрируя энергию, – чтобы все желания, загаданные Хильгером, потеряли силу!»
Мощь рвущегося из него огня изогнула его дугой, он вскрикнул и затрясся, направляя остатки Света Шамаша в избранное русло.
И тут же удары Ли не только отбросили Хильгера на снег, но и заставили его закрыться руками.
– Хватит! Не бейте! – взмолился он. – Все!..
– Тварь… – зашипел, поднимаясь, Богдан. – Ну и где твоя сила? Что ты можешь без нее? Я тебя сейчас без всякой янтры, собственными руками выверну наизнанку за то, что стрелял в мою жену! Ты знаешь, как пытали предателей в огражденном Уруке?
Хильгер затрясся.
– Говори, на что еще у тебя хватило фантазии потратить энергию Знака?
– На военное превосходство Германии, – непослушными губами шепнул советник.
– Плохо, – вздохнул Богдан. – Значит, война все же будет.
Он прекрасно понимал, что направленная Хильгером энергия уже произвела изменения в тонком механизме Вселенной. Уже закрутились колесики, шестеренки, возникли в головах инженеров идеи… Плохо. Но сейчас надо было срочно спасать Шамхат, а не тратить время на советника, с которого хватит, в качестве наказания, лишения бессмертия.
– Я не буду тебя убивать, – скривив губы, сказал Богдан. – Сам умрешь лет через тридцать. Прощай.
Утратив интерес к немцу, он бросился к машине, где стонала Шамхат. Он вынес жену и уложил на снег, прекрасно понимая, что ее энергии не хватит на заживление раны. Слишком много собственных ран зарастил на себе Богдан, впустую растрачивая их обоюдную силу.
Энергии оставалось мало, но он решил израсходовать весь оставшийся Свет Шамаша. Пусть после этого они станут обычными людьми, но сейчас он хотел одного – спасти жену.
Он взял ее руки в свои, нащупал точки – ворота энергетических меридианов, и влил в них, до капли, силу истончающейся фигуры.
Шамхат порозовела лицом и открыла глаза.
– Энкиду, – шепнула она по-шумерски. – Теперь мы с тобой не расстанемся.
– Теперь все будет хорошо, – улыбнулся он. – Тысячу лет мы проживем с тобой. Все будет, как ты хотела. Надо только поспешить выбраться из Москвы раньше, чем тут начнется основательный переполох. Садись за руль, Сердюченко! Нас ждет дальний и нелегкий путь!
Низкорослые мохноногие лошадки неспешно переставляли копытца, неся на себе вьюки и десятерых седоков. Небольшой караван медленно продвигался по травянистому склону горы, вершина которой вздымала над облаками сверкающий на солнце ледник. И везде, куда ни глянь, высились такие же горы, превращая небо из купола в темно-синий, почти фиолетовый лоскут над головой.
– Даже днем тут видны яркие звезды, – рассказывал Ли едущей рядом Варе. – Надо только знать, куда смотреть. Но так везде. Если знаешь, куда смотреть, всегда увидишь что-нибудь необычное.
Во главе каравана покачивался в седле пожилой проводник-китаец. По его лицу невозможно было понять, сколько ему лет, но движения его были не менее, а может, и более точны, чем у Ли.
Сердюченко с женой чувствовали себя на лошадях непривычно.
– Это ж потом неделю будет поясница болеть! – жаловался хохол, неуклюже двигаясь в седле. – Эй, Ли! Далеко еще?
– Полчаса, не больше, – с улыбкой обернулся китаец.
– Хватит причитать! – одернула мужа Верочка. – Доберемся до людей, отдохнешь.
– А потом куда? Дико здесь все. И автомобилей нет. Чем я тут займусь?
– Профессор нас приглашал с собой, когда поедет в Европу.
– Так это добре! – приободрился Сердюченко. – Балакать по-ихнему подучусь и устроюсь таксистом.
– Кем? – удивилась Верочка.
– Это вроде извозчика, только на машине. Дроздов рассказывал, гори он в аду.
Павел млел от восторга, озирая окружающее великолепие.
– Сюда попасть я и мечтать не смел, – сказал он Машеньке. – На карте горы совсем другие, да и на картинках другие. А это…
Он запнулся, не находя слов.
– Может, тогда не поедем в Европу? – осторожно предложила бывшая секретарша. – Мне здесь тоже очень нравится. Я так устала сидеть взаперти, что хочется простора. Взобраться бы на одну из этих гор и глянуть на мир сверху.
– А я тебе боялся предложить, – смутился Стаднюк. – Думал, тебе общества захочется.
– Да что я, буржуйка, что ли? Нет, здесь хорошо. И цветами пахнет.
– Это альпийские луга, – похвастался Павел почерпнутыми из книг знаниями.
Ехавший позади них профессор пробурчал:
– В Париже тоже цветами пахнет. Так что я уж лучше туда переберусь по возможности. Абигаль навещу, у нее дом большой.
Он зябко поежился и укутался в просторный плед, свалянный из шерсти лам.
Замыкали цепочку Богдан и Шамхат, едущие стремя в стремя.
– Жалеешь, что так получилось? – спросила подруга Энкиду.
– Нет, – ответил он. – Эта дрянь и впрямь превращала меня в чудовище.
– И откажешься от бессмертия? – лукаво улыбнулась Шамхат.
– Ли говорил, что есть другие способы получения Света Шамаша. Обещал научить. Думаешь, почему китайцы такие здоровые и живут почти двести лет?
– Какая разница, сто или двести? – Она пожала плечами. – Сидури была права. И за день можно прожить тысячу лет любви.
