Возле забора я убрал нож и кивнул на росшее прямо рядом со столбом дерево:
– Лезь!
Химик поправил шапку, и в блеклом свете снега и звезд я разглядел, что он уже далеко не молод, скорее всего, ему лет пятьдесят, и еще – что химик очень боится…
– Я… староват для подобных упражнений! Не могли бы вы мне объяснить, молодой человек, кто вы, и что вам от меня нужно?
– Потом узнаешь! – грубо ответил я: – Снимай тулуп и лезь на дерево! Живо!
Химик повздыхал, послушно снял овчину и кое-как, комично оттопырив задницу, все же взобрался на первую от земли развилку. Я подхватил брошенный в снег тулуп, вскарабкался следом и уселся на ветку рядом с химиком:
– Теперь давай, ползи вот по этой ветке до конца и прыгай в снег на той стороне!
– Что вы!! Я боюсь! Там же высоко! – решительно заявил пленник: – Я сломаю ногу!
– Не сломаешь! Повиснешь на ветвях, они сами опустятся под весом тела! Давай!
– Ну… если вы настаиваете… – пробормотал химик и пополз по ветке, извиваясь всем телом и обдирая пузо о корявые сучки. Он преодолел метра два, оставив забор далеко позади, тут ветка согнулась, а потом с громким треском обломилась, и незадачливый древолаз безмолвно нырнул лицом вперед в снег и замер там, не издав ни звука.
Я, встревожившись – язык нужен был мне живым и здоровым – пробежал по гнущейся ветке следом, прыгнул, приземлился рядом и вытащил химика из сугроба.
– А… Мне… Очки! – пробормотал тот, близоруко шаря руками по снегу вокруг себя в поисках слетевших очков. Я быстро нашел треснувшие старомодные очки в толстой коричневой оправе, водрузил их на нос языка, помог ему подняться:
– Цел? Идти можешь?
– Я… У меня кружиться голова! – заявил химик, отряхивая с одежды снег. Я запахнул его в тулуп, похлопал по плечу:
– Руки-ноги целы – и ладно! А голова… Это от свежего воздуха! Ну, пошли!
Дорогой язык начал ныть – куда да зачем, это произвол, он будет жаловаться, это же киднеппинг, есть законы, он ничего не знает, это все ошибка, и нытье это продолжалось все то время, пока окольными путями я вел химика к джипу, поджидавшему их в полутора километрах от въезда в превентарий.
Борис, к моему удивлению, спокойно спал, и только громкий стук по двери машины разбудил его, заставил вскочить, и схватиться за монтировку.
– Свои, свои! – успокоил я друга.
– О! А это кто? – удивился Борис, уставившись на языка.
– Сейчас узнаем! – усмехнулся я: – Пока могу только сказать, что он химик и любит гулять по ночам под звездами! Борь, давай-ка отъедем отсюда километров на пять, кабы они не хватились нашего гостя, да не начали искать!
Джип остановился на уютной поляне, проехав вдоль неприметной заснеженной речушки прямо по полям несколько километров. Дорога с редкими, по ночному времени, машинами, осталась далеко позади, за лесом, а от превентария мы удалились вообще километров на семь-восемь.
– Ну вот! – зловеще сказал я, вылезая из машины: – Тут и будем разговаривать! Выходи! Имя?
– Горобко Валерий Константинович!
– Есть ли в вашем… лагере женщины?
Горобко изобразил на лице крайнюю степень удивления:
– Что вы! Какие женщины! У нас обитель чистой науки. Нам, простите, не до них…
Я упрямо нагнул голову:
– У меня есть сведения, что ваша организация захватила мою жену в качестве заложника! У меня так же есть подозрение, что ее могут содержать здесь, в превентарии!
– Нет-нет-нет! – быстро заговорил Горобко, блестя глазами: – Это ошибка! Ваша жена не может быть захвачена… нашей организацией, как вы изволили выразиться. Да нет, чушь! Абсурд! Мы же ученые! Зачем нам это!?
Я уже видел, что перед нами сидит человек, очень далекий не просто от всей этой истории с Прибором и похищением Кати, но и вообще от современной жизни. Он действительно был ученым, фанатом науки, наконец-то нашедшим свой рай в этом дурацком превентарии, где он занимался любимым делом в компании таких же, как он, блаженных «гениев». А может, и действительно, гениев безо всяких кавычек, кто знает?
– Хорошо! Борь, разведи костер, хоть тушенку разогреем, жрать охота! Горобко, давайте так: вы сейчас рассказываете мне все, что вы знаете о вашей организации, об этом… превентарии, как вы лично туда попали, чем вы там занимаетесь, и мы вас отпускаем, более того, даже подбросим поближе к воротам! О вашем согласии не спрашиваю – другого выхода у вас просто нет, вы разумный человек и понимаете это, да?
– Кто вы такие? – после минутного раздумья спросил химик, исподлобья разглядывая меня.
– Люди мы! – отозвался вернувшийся с охапкой хвороста для костра Борис: – Простые человеки! Друзья! У него жену похитили, следы вывели на ваше логовище, так что давай, дядя, колись, что у вас и как!
– Хорошо! – кивнул Горобко: – Я расскажу… Я – химик, кандидат наук, до восемьдесят девятого работал в лаборатории органической химии, при Академии Сельскохозяйственных наук СССР, мы делали препараты, так сказать, на стыке наук, способные влиять на механизм размножения различных насекомых-вредителей. Ну, тут начались новые экономические времена, нас перестали финансировать, а потом и вообще сократили, как убыточных – денег мы не приносили! В результате я и полтора десятка моих коллег оказались на улице… Многие уехали за границу – им происхождение позволяло, у них ТАМ – историческая родина, вы понимаете, о чем я говорю… Знаете, я тогда первый раз в жизни пожалел, что не еврей! Первый, но… в общем, и последний…
– Не отвлекайтесь! – прислушивающийся к рассказу Горобко Борис «столкнул» химика с антисемитской темы.
– Да, да, конечно! Это к делу не относится… Ну, так вот. После сокращения я год промытарился, подрабатывая халтурами, репетиторством, даже в школе преподавал. И как-то раз, случайно, встретил я своего старинного, еще институтского знакомого, и он предложил познакомить меня с одним человеком, который печется о российской науке!
– С этого места, пожалуйста, поподробнее! – вполголоса сказал я, наблюдая, как Борис вскрывает консервные банки с тушенкой и пристраивает их сбоку небольшого, потрескивающего костерка.
Пламя взметнулось вверх и осветило лица сидящих вокруг огня. Я перевел взгляд на Горобко, и только тут до конца разглядел этого человека – усталого, напуганного, умного, но какого-то… Я порылся в памяти, но так и не смог подобрать нужного слова. Ближе всего было – безвольного, покорного…
– Мы встретились в каком-то полуподвальном помещении, – продолжил свой рассказ химик: – Человек представился мне, как Учитель…
– Учитель? – переспросил Борис.
– Да! – кивнул Горобко: – Просто – Учитель! Без имени, без фамилии. Так вот, это Учитель сказал, что он представляет одну неправительственную, благотворительную организацию, или, если мне угодно, фонд, который главной задачей своей деятельности видит спасение, сохранение и развитие отечественной, российской науки! И для этого они создают по России сеть частных научно-исследовательских институтов, или, как он их назвал, превентариев, от английского «превентор» – «предотвращатель», Учитель имел в виду, что мы будем предотвращать полное отупение нации, полный распад и крах науки в нашей стране…
