нож уперся в грудь наряженного в черный фрак с белой манишкой кадавра-дворецкого, держащего в руке узкогорлый кувшин.
– Ерша тебе в зад, и чтоб три дня плясать, упырище… Напугал до полусмерти, – в сердцах прохрипел Микайла. Но тесак в ножны убрал.
Что интересно, самому факту появления перед ним кадавра и спросонья нисколечко не удивился. Не иначе, понял уже скудным умишком, что отнюдь не к простому человеку в гости попал. И блюдом, видать, неспроста швырялся, неладное в обряде "господина Маркополуса" заподозрив. И даже загадочное исчезновение невесть куда хозяина дома отрока почему-то ничуть не озадачило.
Немного придя в себя, Микайла снял и взялся тщательно протирать чистой тряпицей очки. А заодно попытался выяснить у так и стоящего перед ним столбом кадавра, в чем дело:
– Любезный, чего хотел-то?
Немой как рыба кадавр, что-то проурчал, но как ответить внятно на вопрос, сообразил таки. Поставил кувшин на пол и сходил до одного из набитых всякими диковинами шкафов. Вернулся с небольшой шкатулочкой в руках. Когтистыми пальцами аккуратно достал из шкатулки иссиня-черного блестящего Жука-Ларинго. И без свойственного живым людям страха быть укушенным посадил кошмарное Магическое Насекомое себе на горло.
Теперь, пользуясь исконно присущим Жуку Магическим Умением, ничуть не уступающим по качеству озвучивания Умению Говорящей Лягушки, кадавр-дворецкий мог говорить. Поклонившись, мертвяк с прекрасно знакомым Микайле инглицийским акцентом напыщенно сказал:
– Рад, что вы в добром здравии, повелитель! Ваш ланч, сэр!
Ярый ценитель всяческой иноземщины (особенно забугорных красных девок), Микайла, конечно, знал, что такое ланч. И покушать был не дурак. Но, на всякий случай решил осведомиться, что в доме оказавшегося не таким уж белым и пушистым "господина Маркополуса" подают из яств в это время суток. Вдруг хозяин – людоед. Или еще того хуже – вегетарианец. Ведь одно дело угощать гостя бутербродами или картофельной стружкой. Жертвенных гусей вон тоже кормят от пуза. Однако сам "господин Маркополус" к той еде не притронулся, вот и подумаешь тут всякое…
С умным видом нацепив очки, Микайла хотел было что-то сказать. Но невольно засмотрелся на коллекцию отсеченных голов. Лишь через пару минут отрок помотал нечесанной гривой, будто отгоняя морок, и пришел, наконец, в себя. С важным видом обратился к терпеливо ожидающему кадавру:
– Любезный, э… как там тебя?
– Бэррим, сэр!
– Так что ты там, Бэррим, замогильная твоя душа, про ланч говорил? Чем угощаешь?
– Овсянка, сэр! – торжественно произнес дворецкий. И указал пальцем на кухонную тележку, сервированную фарфоровым горшочком с вышеупомянутым блюдом и столовыми приборами из расчета на одного человека.
При виде традиционного завтрака инглицийских феодалов-нобльманов Микайла тут же, что называется, навострил уши. А едва до ноздрей парня донесся божественный аромат горячей каши, так вообще чуть слюной не захлебнулся. И это при том, что до начала Ритуала Возрождения отрок успел скушать почти все подложенные ему в качестве приманки холодные закуски и осушить немаленький жбан пива.
Зверский аппетит у Микайлы, конечно же, вызвала доставшаяся ему в наследство от Клопоморта Искра. Что же поделать, если укоренение магической сущности в теле нового носителя требовало колоссальных затрат энергии. Обычный живой человек (да хоть бы и гоблин, тролль или еще кто) получает энергию от употребленной им пищи. Живому человеку, как мертвяку, накопитель апейрона под лопатку не зашьешь. И в сверленую на голове дыру не засунешь. Вот и приходится счастливчику, каким-то образом заполучившему магический дар, примерно, с месяц усиленно питаться. И желательно пищей из Магических Животных и Растений, насыщенной потребным для обладателя Магического Огонька апейроном. Месяц, а иногда и больше – именно столько требуется времени для окончательного укоренения Магической Искры в теле обычного человека.
Еще какое-то время отрок пребывал в некотором смятении. Что-то высматривал на полу и все порывался идти к метко заброшенной им в пределы Защитного Круга странной бутылке. Рылся в карманах и теребил висящую на шее громоздкую кожаную ладанку. Почесывал безымянный палец на правой руке. Впридачу то и дело зыркал в сторону подставок с мертвыми головами. Одни боги знают, чем уж эти страховидные черепушки парня заинтересовали… Но в конце концов неестественный жуткий голод пересилил любопытство, равно как и прочие чувства.
Махнув на все рукой, Микайла крикнул замершему в ожидании дворецкому:
– Бэррим, черная твоя душа! Давай уже свою овсянку! И пива… нет, вина доброго заморского тащи!
После чего, не глядя, отрок плюхнулся в плетеное из змей кресло. Однако кресла как такового на прежнем месте уже и в помине не было. Как и Микайлу, сонм переплетенных между собой ползучих гадов пронзил повернутый в обратную сторону Отрицающим Богом мощнейщий Магический Поток. Вследствие чего многие из змей проснулись вслед за отроком и начали расползаться по всему Ритуальному залу, нарушая тем самым целостность конструкции кресла.
Так Микайла уселся прямиком на переставший быть удобной мебелью змеиный клубок. Недовольные выходкой парня гады на все лады зашипели. А отрок, будто поняв что змеюки ему сказали, озадаченно пробормотал:
– Сердечно извиняйте, не нарочно вышло…
И, от души пнув удава, служившего до магической метаморфозы одним из подлокотников кресла, уже строже прибавил:
– Еще раз, гад узорчатый, пошлешь по матушке, пожалеешь: шкуру как чулок спущу и голым по снегу пущу.
Впрочем, болтовню Микайлы со змеями за явное проявление дурости считать нельзя. Деревенские жители сызмальства приучены душевно разговаривать со скотиной, угощать посоленной хлебной горбушкой, баловать любимого питомца лишней охапкой сена. (Что, однако, не мешает селянам при надобности пустить любимую корову или лошадь под нож. Не говоря уже о курах, гусях и овцах, с которыми вообще не церемонятся. Баснями сыт не будешь.)
Не говоря больше ни слова, Михайла пересел на мягкий стул, который стоял напротив чем-то заинтересовавшей отрока коллекции отсеченных голов. Кадавр-дворецкий подкатил к отроку тележку с ланчем. Микайла, в который раз почесав безымянный палец на правой руке, с удовольствием принялся за еду.
А напыщенный Бэррим, на удивление отроку, не пошел за вином сам. Достал из кармана маленький гонг и несколько раз ударил по нему специальным молоточком. Скоро на зов явился кадавр, облаченный в фиолетовую ливрею с золотыми позументами. Явно довольный обретением дара речи, кадавр-дворецкий сказал:
– Виночерпий Торрес, немедленно принеси новому повелителю из погреба бутылку хорошего вина!
Кадавр в фиолетовой ливрее, завистливо глянув пуговичными глазами на дворецкого, тут же с поклоном удалился.
А Михайла, чуть не подавившись овсянкой, странно глянув на дворецкого из под круглых очков, настороженно спросил:
– Как ты, Бэррим, там опять сказал? Новому повелителю? Ты хочешь сказать, что я теперь ваш повелитель?
– Совершенно верно, сэр. Вы – наш
