повелитель, – тоном, каким дуракам объясняют простейшие понятия, ответил кадавр-дворецкий.
Но отрок, пребывая в серьезном душевном расстройстве, не обратил ни малейшего внимания на сарказм в ответе мертвяка. Бросил ложку в наполовину опустошенный горшок с овсянкой и задумчиво произнес:
– Заешь меня блохи… Неужели получилось?
Что уж там у него получилось, богам одним ведомо.
Микайла же, вспомнив что-то важное, расстегнул ворот куртки и достал висящую на груди кожаную ладанку…
14.
Горстка сажи и искореженная жаром некогда белая жемчужина – вот то немногое, что осталось от содержимого ладанки. Но особо горевать по поводу утраты хранящейся в ладанке некоей явно ценной вещицы Микайла не стал. Наоборот, выдохнул с таким облегчением, будто от тяжкого бремени враз избавился. Даже с присущей дуракам прямотой сказал:
– Теперь если дядька Китоус если и сможет попасть сюда, то разве что одолжив у чародея Сантоклауса восьмерку его летающих по воздуху оленей…
В ожидании кадавра-сомелье Торреса с бутылкой доброго вина, отрок занялся более насущными, по его мнению, делами. (Это кто с царем в голове кинулся бы сразу новообретенное имущество осматривать, сундуки с казной вскрывать, да слуг по наследству перешедших муштровать вовсю. А дурню на коровьей лепешке мух посчитать – и то веселей забава.)
Первым делом Микайла уделил внимание подброшенной им на алтарь во время Ритуала Возрождения бутылке. Внутри необычной формы, квадратной в основании, емкости, клубился густой черный дым. Отрок с умным видом посмотрел бутылку на просвет. Что-то там для себя важное уяснил, и сделал некие выводы. (Не зря же говорят, что дурак думкой богатеет.) После чего принялся так усердно трясти странную бутылку, что будь в ней не клубы густого дыма, а сливки, то махом бы сбил их в масло.
Старания парня не пропали втуне. Скоро содержимое бутылки к вящему удовольствию отрока загустело и заиграло в свете магических ламп серебряным блеском. Но вдруг внутри бутыли заклубился черный непроглядный туман. А потом снова вернулось серебристое сияние. Удовлетворенный результатом Микайла бережно поставил бутылку на край конторки рядом с раскрытыми Заклинательными Скрижалями. После чего деловито собрал с пола вещи черного мага: поношенный серый плащ, черный костюм ночного невидимки, мешок-слот, перчатки, сапоги, Искрящуюся Рогульку и магические часы. А вот кошелька не было. (Скорее всего, его украли у Клопоморта на выходе из таверны.) И защитных амулетов отрок не обнаружил. Ну, тут понятно: выгорели под действием Магического Потока.
Плащ, перчатки и сапоги Микайла, осмотрев, без выражения каких-либо чувств отложил в сторону. А вот Магическим Вещам – костюму невидимки, мешку-слоту, Искрящей Рогульке и особенно часам, с которым уже попривык, обрадовался, как малый ребенок леденцу на палочке. Тщательно свернул костюм и слот, за каким-то лядом предварительно их обнюхав. Хозяйственно прибрал трофеи в заплечный мешок. Магические часы отправились в как будто специально для них предназначенный кармашек на куртке. А Искрящаяся Рогулька – в пустой кошель на поясе.
Собрав выпавший с Клопоморта так называемый "лут", отрок уже в который раз взялся рассматривать через магические очки и без оных головы на подставках. Даже хотел подойти к коллекции поближе. Но почему-то вдруг передумал. Занялся поисками куда-то убежавшей руки пожилой вурдалачки. Для чего достал из карман один из оброненных Клопомортом на лесной опушке артефактов – Джой-Стик, представляющий из себя кусок полированной дощечки из красного дерева, в который было инкрустировано несколько выпуклых вставок из полудрагоценных камней. Микайла в определенном порядке нажал на разноцветные камешки. В тот же миг, повинуясь зову Джой-Стика, откуда-то прибежала, щелкая острыми когтями по паркету, рука старухи-вурдалачки. Да не пустая рука явилась: на загнутом мизинце, как на крючке, висел принадлежащий Клопоморту Перстень Жизни. Оставшись без владельца, Хрустальный Череп в Перстне сменил багровый окрас на нейтрайльный стеклянный блеск. Микайла удивленно сказал:
– Ого! Да ты, десница кровопийной бабуси, времени задарма не теряла! Ишь, каким знатным трофеем разжилася…
Но оставлять ценную добычу руке, отрок, конечно же, не собирался. Сдернул Перстень с мизинца бабушкиной длани и, чуть полюбовавшись, прибрал в карман куртки. Руке такое дело пришлось не по нраву: тут же сжалась в кулак, а потом резко выпрямила средний палец.
Непонаслышке знакомый с этим жестом заморских купцов Михайла сразу поставил наглую руку на место:
– Не балуй! Не по чину тебе такое украшение. А то – отрок кивнул в сторону древнего пыточного приспособления с воронкой и шнеком – суну тебя туда, и ручку крутану раза три-четыре…
Впрочем, Микайла не сердился долго. Сменив гнев на милость, в который раз почесал безымянный палец на правой руке и сказал:
– Однако наградить тебя за помощь, длань вурдалачья, все же следует. Я тебе дам… дам тебе… Да вот хотя бы имя. Штучка? Вещь? Нет, не то… О! Придумал! Нарекаю тебя на веки вечные – Хапуга. Нравится?
Имя руке вроде бы понравилось. Если, конечно, считать сжатый кулак с оттопыреным в сторону большим пальцем за жест одобрения.
Отрок хотел было определить Хапугу на место жительства в карман портков. Но вовремя одумался. Дурню хватило таки ума сообразить, что живой руке, находящейся в кармане портков, ничего не стоит ухватить его в любой момент за, скажем так, принадлежности. Мало ли что ей, твари насквозь магической, на ум взбредет.
Однако выход из щепетильного положения нашелся. Хапуга прекрасно устроилась в найденной кадавром-дворецким по просьбе Микайлы удобной шкатулке, которою можно было при нужде цеплять к поясу. Не забыл также отрок снять с Хапуги крохотный накопитель апейрона в виде круглой нашлепки, снабженной острым шипом для крепления к телу. (Скорее всего по чьему-то наущению – хотя бы того же шамана Китоуса – он установил накопитель в руку вурдалачки, когда отлучался в специальный закуток в углу Ритуального зала для справления нужды.) Микайла заменил нашлепку на принесенный тем же дворецким более емкий накопитель-браслет. А парный Джой-Стику артефакт Га-Джет в виде короткой иглы с проволочными крылышками – оставил. Чтобы можно было при надобности управлять рукой напрямую. Как это Михайла уже недавно проделал, заставив руку нарушить целостность начерченного Клопомортом Защитного Круга.
Покончив с наиболее насущными делами, парень вернулся к прерванному ланчу. Но остывшая овсянка – еще гадость. Хуже теплой сивушной перегонки.
Но тут как раз явился виночерпий Торрес с затребованным отроком хорошим вином, и спас положение.
Кадавр-сомелье что-то картаво проурчал и сунул Микайле под нос наполовину завернутую в салфетку пыльную бутылку.
– В голодный год сойдет, все не вода из лужи, – глянув с видом знатока на бутылочную этикетку, на свой лад одобрил выбранный Торресом напиток отрок. И уже чуть строже,
