Девочка подняла голову. Я погладил её макушку. Надо было что-то сказать, но что? Я не мог произнести ни слова.
Язык словно прилип к нёбу. Жалость сдавила моё сердце тисками.
— Вы всё, уже вернулись? — заглядывая мне в глаза, спросила малышка.
— Да, совсем недавно.
— А мой папа… он где?
Я содрогнулся. Как объяснить такой крохе, что ни папы, ни мамы у неё больше нет.
— Он… он, — запинаясь, заговорил я, но девочка вдруг прервала мои мучения:
— Он вместе с мамой, наверху, — с гранитной уверенностью сказала она.
— Где? — не сразу сообразил я.
— Он, наверное, ушёл к маме на небо. Папа всегда любил маму, а она его.
— Всё верно, солнышко, — грустно произнёс я. — Они ушли на небо. А ещё твои папа и мама очень любили тебя.
— Я знаю, — кивнула девочка. — Придет время, и мы встретимся. Я пойду ещё немного поиграю… Можно, дядя Саша?
— Можно, конечно, — на автопилоте произнёс я.
Воспитательница отвела малышку на палас, вернулась ко мне.
— Наташа очень умная девочка. Всё понимает. Иногда мне кажется, что дети мудрей нас, взрослых. Они бы никогда не допустили всего этого. Теперь вам стало легче?
— Немного, — вздохнул я.
— Признаюсь, что я живу до сих пор только из-за детей, иначе давно бы наложила на себя руки, — с тоской в глазах сказала женщина.
— Чем вы их кормите? — спросил я, чтобы сменить тему.
Воспитательница грустно вздохнула. Понятно, никто не думает о будущем, всех интересует только текущий момент.
Пожалуй, оно и верно. Иначе под землёй свихнёшься. Я сколько раз ловил себя на мысли, что как только начну размышлять о всякого рода перспективах, так потом хожу сам не свой, спасаюсь лишь самогонкой, а так и спиться вся недолга. Нет, нынешнее существование к философии располагает мало.
Воспитательница отвела меня на кухню, приоткрыла кастрюльки:
— Скоро будет обед. Сейчас покажу.
Жиденький суп, на второе пюре не пойми из чего.
Я снял с плеч вещмешок, развязал узел. Незадолго до визита к доктору заглянул на склад, получил причитающий паёк и сухпай в дорогу. Пересчитал банки с тушенкой, вынул ровно половину и отдал Кабанихе.
— Это вам, вернее детям. Здесь, конечно, немного. Если вернусь, что-нибудь придумаем. Вы уж позаботьтесь о ней, пожалуйста.
Женщина деловито сгребла банки в картонную коробку, сдержано кивнула:
— Не беспокойтесь. Всё, что от меня зависит, я сделаю. Идите, Саша. Я правильно сказала: вас ведь Сашей зовут?
— Да, — я сглотнул предательский комок.
— Спасибо, Саша. Ни о чём плохом не думайте.
— Я постараюсь.
На перроне я столкнулся с отцом Варфоломеем. Священник рясы не носил, на нём был чёрный морской бушлат, ватные брюки и каракулевая шапка-ушанка. Раньше он служил на флоте. По слухам — морпехом. Было в его биографии нечто, заставившее крепкого сильного мужчину отдалиться от мирских дел и принять сан.
— Здравствуй, Александр, — низким голосом прогудел отец Варфоломей.
— Здравствуйте, батюшка.
Священник видел, откуда я вышел, и сразу догадался обо всём. Он печально вздохнул и спросил:
— Как она?
— Пока нормально.
— Это хорошо. Я хотел немного побеседовать с ней, успокоить.
— Только не удивляйтесь, батюшка, но успокаивать девочку вам не придётся, утешать тоже. Она неплохо справляется с этим самостоятельно.
Отец Варфоломей кивнул:
— Дети невинны, их души открыты Господу. Они чисты помыслами, им легче понять и принять.
— Что принять? — неожиданно взвился я. — Смерть родителей, эту вечную тьму вокруг? За что они страдают, отче?
Ведь дети ни в чём не виноваты… Ладно, мы взрослые, но дети… Почему они расплачиваются за грехи отцов?
Священник посмотрел мне в глаза.
— Ты хочешь узнать истину, сын мой? Не хочу тебя расстраивать, но я и сам её не знаю. Возможно, тот, чьи помыслы всегда направлены на нас, решил, что мы должны пройти через тяжёлые испытания. Нам остаётся только вера, что всё это во благо.
— Только вера? — вздрогнув, спросил я.
— Не только она. Вера, надежда, любовь. За этими тремя словами многое стоит. Когда-то мы забыли о них и жестоко поплатились. Я не хочу повторения прошлых ошибок.
— Простите, отче, но вы меня не убедили.
— Конечно, — грустно произнёс священник. — Я и не пытался тебя в чём-то убеждать. Ты постепенно сам всё поймёшь. Вера, надежда и любовь займут своё место в твоей душе.
Я криво усмехнулся:
— Сейчас я верю только в себя, да и то не на все сто процентов. Любить мне некого, а надеяться не на что.
Простите, святой отец.
И ушёл спать. Впереди тяжёлая неделя.
Ботвинник заявился утром, сразу после семи. Я завтракал: доедал бутерброд, запивая слабеньким чаем. Эх, не пить мне никогда чифиря, заваренного Антоном.
Ботвинник уселся напротив, как раз на месте Игнатова. Оно всё ещё пустовало. Конечно, скоро сюда подселят кого-нибудь из обитателей Двадцатки, но некоторое время придётся жить одному. Последнее, с учетом всех обстоятельств, лучше. Мы с Антохой не один пуд соли вместе съели. Мне его не жутко хватало. Никто не сможет заменить друга, даже такой отличный парень, как Ботвинник.
Димка почувствовал это, заглянул мне в глаза:
— Ты как, Лось?
— В смысле?
— В моральном аспекте. Готов?
— А какая разница? Сказано девку доставить на Центральную, значит, доставлю. Сплавлю с рук на руки и сразу обратно.
— Не хочешь там остаться?
Я пожал плечами:
— На Центральной? Кому я там нужен! Здесь моя деревня, здесь мой дом родной.
— Так ты у нас этот самый… патриот… локального масштаба.
— Вроде того, — кивнул я.
— Ну а девчонку не боишься? Вдруг она фортель какой-нибудь выкинет.
— Тогда это будет последний фортель в её жизни, — пообещал я.
Димка хлопнул меня по плечу:
— Молоток! Продолжай в том же духе. Знаешь, что эта фифа с Козловым ночью сотворила?
Я допил чай, прожевал последний кусок бутерброда и ответил:
— Да откуда ж мне знать-то? Расскажи. Время есть.
Ботвинник хохотнул (это он для меня старался, поднимал настроение, как мог):
— История будет кровавой и драматичной.
— Этим меня не удивишь. Я такого насмотрелся и наслушался. Сам понимаешь…
— Ты меня слушай, не перебивай, — благодушно улыбнулся Ботвинник. — Козлову видать девка запала за душу, вот он и решил воспользоваться моментом, пока она в изоляторе кукует. Решил, что там посговорчивей будет. Грех не воспользоваться. В общем, пришёл он в изолятор, приказал дежурному отпереть дверь и впустить к задержанной. Типа срочно допросить надо. Дежурный, ясно дело, спорить не стал, выполнил, всё что велели. Козлов прихватил с собой бутылочку и давай значит охмурять красавицу прямо в камере. Да видимо перестарался. Она так ему промеж ног врезала, что согнулся наш зам буквой «зю» да так, что не разгибается. Поделом, конечно.
