Заводной апельсин начал раскручиваться в раскрытой ладони, взвивая вверх спираль кожуры.
- Каждый из нас выпекается судьбой и людьми, стоящими за ней, как пирожок. Беспонтовый такой пирожок. Уже много лет мы живем не в реальности, а в постановке, которую рождают символы, за которыми отсутствует всякое наполнение. Человек выпрыгивает из утробы и становится пустой клеточкой, в которую вписывается очередная цифра, якобы делающая его уникальной личностью, индивидуумом. Но весь этот индивидуализм кончается, когда человек отправляется на конвейер биомассы, лишенной всякой возможности, а вместе с ней и желания быть кем-то в реальной жизни. Вместо стремления развивать себя до размеров целого мира, и таким образом делать мир безграничным, человек врастает в нарисованное углем панно на стене. И символы с радостью заменяют настоящее вымышленным, пустым. Даже самая якобы необычная судьба лепится по канонам мифов, которые мы сами придумали, изжевав старые истории. Иногда даже создается впечатление, что все это не по-настоящему, правда? - Октавиан вдруг прервал монолог, ткнул себя пальцем в грудь и зажмурил один глаз, ухмыльнувшись. - Неужели кто-то всерьез поверит, что вот я сейчас стою и кривляюсь, и это жизненно? Но вернемся к делу. Ты, Сэм, на первый взгляд - все равно, что этот апельсин. Выглядит как настоящий, но на самом деле - подделка. И вовсе не потому, что в твоей биографии полно клише.
Вендиго подкинул игрушку, и апельсин свернул кожуру обратно, кувыркнувшись в воздухе, после чего упал в подставленную ладонь.
- Я видел, что ты делал. Я видел, как ты это делал. Я знаю, что ты видишь мир насквозь. Вся твоя бравада в стиле крутого засранца, которого мучают воспоминания о трагическом прошлом, страшных потерях и одиночестве, довольно хороша, но меня не проведешь. Тебя ничто не мучает, ты всего лишь раздражен притворством, в котором поднаторел настолько, что порой начинаешь верить в него сам. Но потом, очнувшись, ты понимаешь, что притворство осталось притворством. Ты развлекался вовсю, гоняясь за Фаустом. Ты наплевал на интересы всех и вся, гуляя по Ливии как во дворе. Ты, в конце концов, пришел сюда, ко мне, на моих условиях, сидишь и слушаешь, как я рассказываю тебе все. Это ли не доказательство твоего безразличия к якобы важным, решающим судьбы мира событиям? Я устранил твоими руками конкурентов, я подверг смертельной опасности женщину, которую ты оберегал пятнадцать лет, но разве все это имеет для тебя значение? Признайся.
И тут Сэм поднялся из кресла. Неспешно, солидно, почти нехотя толстяк выпрямился. Он поправил полы пиджака, смахнул невидимую пылинку с плеча, поправил одной рукой галстук. Затем, сложив руками дужки очков, Сэм тронул кончиком одной из них себя за подбородок. Приняв позу размышляющего над чем-то интересным человека, Ватанабэ шагнул вперед и принялся ходить по темной сцене, едва видимый в отсветах прожектора над Октавианом.
- Итак, что мы имеем? Ты зацепил меня за крючок личных и профессиональных интересов. Это умно. Ты открыто подставил Лилит. Это весело. Ты убрал моими руками единственную силу на Ближнем Востоке, которая претендовала на самостоятельность. Это злобно. Но сейчас ты битый час несешь какую-то малопонятную чепуху, уверяя меня в том, что я думаю так, как ты говоришь. Это тупо.
Говоря, он нарезал круги по сцене, приближаясь к Вендиго. Тот стоял в волной позе, уперев свободную руку в бедро, а другой подбрасывая в воздух апельсин. Наконец, толстяк оказался рядом. Сэм остановился и развернулся к Октавиану. Они стояли друг напротив друга, и женщины увидели, как на худом и толстом лицах одновременно появилась легкая тень усмешки.
Ватанабэ медленно расправил и надел очки. Черные бельма линз уставились в довольное лицо Вендиго.
- По-моему, ты просто говнюк, очень любящий сам себя слушать.
На этот раз Октавиан улыбнулся всем лицом, обеими половинами, на миг став совершенно естественным.
- Я очень стараюсь.
В свете прожектора очки задорно сверкнули.
- Только ты так и не ответил на мой вопрос? За каким хреном ты устроил весь этот цирк?
- Так я же и объясняю: ты мне понравился. Не сочти за высказывание с гомосексуальным подтекстом, который увидит кто-нибудь озабоченный.
- Спасибо, что уточнил. А то ты меня почти напугал. Только какая разница, понравился я тебе или нет?
- Если бы имелся тест для того, зачем я тебя сюда пригласил, ты бы только что сдал его на "отлично". Мне нравится, насколько ты спокоен. Это доказывает правильность твоего отношения. С тобой вышла бы отличная постановка.
- Только не говори, что собираешься предложить мне стать твоим союзником. Это было бы слишком клишировано даже для этой набитой штампами и клише сцены.
- Союзником? - Октавиан замахал руками. - О, нет-нет-нет! Я вовсе не продвигаю нас по сюжету сейчас. Пока что он еще не начинался. Пока что идет подбор исполнителей главных ролей.
- И что же за роль ты хочешь мне предложить?
- Все просто. Я хочу, чтобы ты стал моим врагом.
Город Меркури
Последние десять лет своей короткой семнадцатилетней жизни Кимико Инори посвятила одной цели: избегать ситуаций, в которых кому-либо на этом свете может стать плохо. Не потому, что была психически нестабильна, хотя и это играло свою роль. Просто девушка так решила. И, несмотря на все трудности, у нее получалось. До недавнего времени. Приходилось все время о чем-то умалчивать, строго держать забрало закрытым и иногда откровенно лгать, но людям было хорошо, только это имело значение.
Однако сейчас никакие усилия Кимико не смогли бы помочь исправить ситуацию. Повсюду были мертвецы. Девушка чувствовала затухающие сигналы, исходящие от их тел, от умершего мозга, остывающего тела, от пожираемых омертвением тканей. Бедный Учики думал, что она может не заметить хоть что-то живое или мертвое в непосредственной близости. Кимико ведь не говорила до конца, чему ее учили на специальных курсах Наследников. А учили девушку по программе "Сенс", "Чувство". За месяцы упорных тренировок и инструктажей Инори научилась разворачивать вокруг следящий контур, реагирующий на физические изменения, особенно на изменения в человеческом теле. Инструктора утверждали, что, научившись чувствовать, она сможет лечить. Кимико подозревала, что сначала ее научат эффективно калечить. Однако различать живых, мертвых, раненых и здоровых она уже умела.
В больнице мертвых оказалось больше, чем живых. Не слишком, видимо, людная в обычные дни, сейчас она оказалась практически опустошена. Отряд злых, здоровых и агрессивных людей убивал пациентов, врачей, оставшихся в здании, медицинских сестер. Полные адреналина и ярости чужаки явно что-то искали, прочесывая этажи. Сейчас они были внизу, на этаж ниже. А за дверьми коридора, совсем близко, Чики-кун и раненая Китами сражались с абсолютно здоровым незнакомцем, от которого, тем не менее, каждую секунду приходили сенс-сообщения тяжелых ран. Инори не могла сказать точно, но, кажется, ее друзья выигрывали.
