ГЛАВА ТРЕТЬЯ
– Товарищ старший лейтенант, все нормально? – услышал я за спиной голос старшего сержанта Камнеломова.
– Нормально, Коля, нормально.
– Что это такое было? Кто это, то есть?.. – спросил Рахметьев, снимая с плеча широкий ремень РПГ-7. За неимением «выстрелов» к «Вампиру», младший сержант собирался стрелять в паука из другого гранатомета. Хотя и это оружие готовить к стрельбе следовало раньше, когда паук был еще здесь, на земле.
– Спроси, что полегче. Я вот на видео все заснял, пусть теперь ученые разбираются.
Тут я вспомнил, что запись веду уже давно, аккумулятор мог основательно подсесть. До того подсесть, что запись могла и остановиться. А запасной аккумулятор разряжен ранее, а мне еще следует отправлять материал майору Ларионову. Я поднял планшетник, перевернул, выключил съемку, и только после этого посмотрел на индикатор. Аккумулятор, к моему изумлению, был заряжен полностью, словно я ничего не снимал. Вспомнилось, что говорил про аккумулятор своей трубки рядовой Пашинцев. Я вытащил из внутреннего кармана свой смартфон, посмотрел – стопроцентная зарядка.
Весь взвод собрался под склоном. Автоматные стволы смотрели мне за спину, хотя паука там уже не было.
– Всем проверить аккумуляторы! – скомандовал я.
– Полная зарядка. – удивленно сообщил старший сержант Камнеломов.
То же самое было у других бойцов. Признаться, это радовало. Сначала я подумал, что помогала близость кресла-мотоцикла-скутера или шлема, и зарядка будет только у меня и у рядового Пашинцева. Но, видимо, близость от места аварии помогает всем аккумуляторам зарядиться точно так же, как кресло. К сожалению, у меня не было с собой никакого прибора, измеряющего радиационный фон. Как-никак, мы имели дело с Неведомым, и оно, возможно, было опасно. Однако, раздумывать над этим времени не было. Как и не было времени обследовать место падения боевого космического корабля. Пока срочно следовало добраться, как минимум, до банды эмира Арсамакова, а потом и до летчиков, вместе с которыми, возможно, пришлось бы поискать еще двоих, которых с основной группой я не увидел.
Я коротко поставил взводу задачу. Мой заместитель, памятуя мои недавние резкие слова, самостоятельно, не дожидаясь подсказки, выставил головное и боковые группы охранения. Времени на отдых я своим бойцам не дал, хотя они только-только спустились с опасного склона – торопливо спустились, спешили прикрыть своего командира, хотя необходимости в этом не возникло. Но это не их вина, как и не их заслуга. С боевым пилотом межпланетного корабля мне удалось легко договориться. К счастью, он владел русским языком. Только я не понял, почему слова он произносил с кавказским акцентом. Но, видимо, учитель у него был такой, что не умел говорить чисто. При этом паук даже не припомнил мне, что именно мой гранатометчик пустил в брюхо его кораблю мощную гранату, которая брюхо, как я видел, продырявила. И, возможно, «Вампир» нанес боевому космическому кораблю больший урон, чем фиолетовый луч, вылетевший из абсолютной пустоты. После попадания белого луча боевой космический корабль еще пытался выровнять полет, и, возможно, сумел бы это сделать. По крайней мере, в наш хребет он не врезался, хотя сначала, кажется, и намеревался это сделать. Но он начал выравнивать полет, пока не получил гранату «Вампира» в брюхо. Видел это паукообразный пилот или не видел, я не знал. Но он никак не отреагировал на этот случай при нашем появлении. И вообще, зачем стрелял в него младший сержант Рахметьев, мне было непонятно. Скорее всего, это была истеричная реакция на происходящее над нашими головами.
Мы двинулись вверх по склону. Я быстро обогнал взвод, чтобы самому устанавливать темп передвижения, да и направление я знал лучше других. Но за мной увязался старший сержант Камнеломов, и я несколько раз поймал на себе его взгляд.
– Что ты, Коля? – не выдержал я, наконец, и спросил.
Камнеломов, не останавливаясь, снял лямки рюкзака, и вытащил из кармана то самое зеркало, что недавно давал Пашинцеву. Молча протянул мне. Я посмотрел на себя, и не узнал, как недавно не узнал себя рядовой. Из зеркало на меня смотрел мужчины лет сорока пяти, если не старше. Полностью седой, с седой же щетиной на подбородке. А я все себе подбородок почесать пытался. Не понимал, почему чешется. А борода, когда растет, пока короткая, всегда чешется. По закону вредности, естественно, больше всего чесалось под ремнями крепления шлема.
Я внимательно осмотрел лицо Камнеломова. На нем таких признаков заметно не было.
– А другие, – спросил я.
– Только вы и Пашинцев. Двое летали, и шлем оба носили. Видимо, это.
Меня, признаться, изменение внешнего вида совсем не пугало. Я вообще в зеркало смотрел только тогда, когда брился. Меня пугали настоящие возрастные изменения, если они произошли. Тот темп, что я мог задавать и без проблем выдерживать в свои двадцать шесть лет, никогда не будет под силу мужчине сорока шести лет от роду. Да и реакции в сорок шесть лет уже совсем не те, даже если постоянно тренироваться. Нашему комбату сорок шесть. Помню, как подполковник пришел к нам во взвод на занятия по рукопашному бою. И пожелал поработать со мной в паре. Не для показа своих возможностей, а просто ради тренировки. Потом жаловался мне:
– Все вижу, все чувствую, все осознаю. Каждый удар вижу, когда ты еще только подумаешь о нем, а вот среагировать, принять контрмеры, не успеваю. Если бы молодому мне так же видеть, как сейчас, так чувствовать. Или сейчас бы добавить молодую реакцию. Это было бы дело.
Вот оказаться в таком положении после поездки на воздушном мотоцикле я и опасался. Хорошо, если седина просто так вылезла. Видел я в своей жизни седых людей в разном возрасте. Помню, у меня одноклассник был, и я только на выпускном вечере в школе заметил, какой он седой. А встретил его через несколько лет, и удивился еще больше. Узнал с трудом. Так изменила человека седина. Как меня сейчас.
Жена у меня постоянно красит волосы, чтобы не было заметно седину. А седина уже из корней лезет. И приходится закрашивать снова и снова. А она ведь моя ровесница. Но она седеть начала, когда я стал в командировки на Северный Кавказ ездить. Переживает, нервничает.
А что со мной и с рядовым Пашинцевым произошло? Я не могу знать, как он нервничал во время полета. Может быть, и сильно. Но я на земле, внизу, из-за него нервничал сильнее, чем тогда, когда сам летал. Но на земле же я не поседел!
Мы снова поднялись на гребень хребта, откуда я в бинокль пытался рассмотреть все дымы на открывшемся пространстве. Но впереди был более высокий хребет, и он закрывал обзорность. Меня, в принципе, интересовали сейчас только два столба дыма. Бандитский костер, и костер летчиков. Те дымки, что я уже рассматривал во время полета, и решил, что они – следствие гибели чужих космических кораблей, было несколько и в лежащем под нами ущелье. Но я на них не стал реагировать. Было бы время свободное, я бы подошел, и снял это на видео. Но сейчас я видел перед собой и перед взводом другую задачу, главную, которую требовалось выполнить как можно быстрее. И я начал спуск в ущелье.
