Им-то в лесах – ничо, а в городке всех мужиков, кто боль-мень на ногах стоял, бабы поизводили…
Стоп.
Какие такие бабы?
Я сразу же вспомнил снайпершу-амазонку и насторожился.
Если она не одна такая сумасшедшая – это может быть по-настоящему опасным…
…Но к истории, которую рассказали аборигены, даже я, человек ко всему привычный, оказался абсолютно не готов.
Глава 6. Тень ушедшего дня
…Лет десять-двенадцать назад, рассказывали аборигены, монахини, жившие в скиту под Иверским монастырем, подобрали совершенно больную девку.
И, на всеобщую беду, выходили…
Девка оказалась сектанткой.
Черная.
Страшная.
Через некоторое время она и монахинь в свою веру перекрестила.
А матушку, которая воспротивилась, – зарезала, говорят.
Потом они и монастырь захватили, монахов поубивали да сами там жить стали, по вере своей.
И вроде им в вере той сама святая Богоматерь Иверская покровительствует.
Дальше начиналась совсем уже откровенная экзотика, потому как обычаи и обряды у этих «новых монахинь Иверских» оказались самыми что ни на есть изуверскими.
А главный смысл, докладывали северорусским быстрым говорком аборигены, там довольно прост – любая пожившая замужем баба согласится.
Будто все беды в мире от мужиков идут.
Вот и ловят всех мужиков окрест: кого сразу убивают, кого сначала используют.
Потом-то все одно убивают.
Да и пользуют не просто так, для любви, а чтоб дети были.
Девочек по-своему воспитывают, а мальчиков новорожденных в жертву Богоматери приносят.
На кол сажают, в смысле.
Причем, что характерно, – исключительно на осиновый.
Да так, чтобы тот прошел через самое темячко.
Особенно, вздыхал, крестясь на забор, наш Гаврила, – девки лютуют те, что помоложе.
Сиську себе отрезают одну, чтоб драться сподручнее было. Или не отрезают – прижигают с младых лет.
Этого Гаврила не знал.
Все одно – было противно.
Баб в монастыре, вроде как, кстати, много собралось.
Отовсюду ехали.
Уже все окрестные деревни заселили. Да и техники у них там много, оружья.
Богато живут.
А посты их – так вообще по всему Валдаю стоят, а ежели по трассе, так там аж от Вышнего Волочка до Великого Новгорода, древнего мертвого города, про который по местным лесам ходили истории одна страшнее другой.
И еще они по озерам на досках ездят.
Девки эти, в смысле.
С парусом.
Быстро так.
Ни одна лодка не уйдет.
И стреляют метко.
Говорят, их та девка-сектантка учила, она сама с югов откуда-то, то ли армянка, то ли аж, говорят, – турчанка, в роду которых из поколения в поколение передавали древние знания по женской линии.
Сейчас-то она, правда, уже совсем не девка.
Черной матерью сама себя величать велит.
Мымра, она сама по себе старая, конечно, в морщинах вся, как вареная в мундире картошка, говорят.
Только волосы на голове рыжие, как корона золотая…
…Я возблагодарил судьбу за то, что не полез тупо по трассе. Там бы нас, похоже, и встретили…
О Валдайской крестьянской республике аборигены не слышали. Ровным счетом ничего. Только пожимали плечами: мол, и не было такой никогда.
Если б была, знали.
Точно.
Бабы, те – да, богато жили.
Но с ними не договоришься.
Можно было возвращаться.
Но тут пьяно уперся Пупырь. Типа, у вас амнистия – только в случае удачи.
Так что давайте-ка, вперед.
Я плюнул, объявил на завтра дневку и завалился спать.
С утра разберемся.
Пристрелить его, что ли?
Нельзя…
Тогда и Ивана придется мочить.
И референтов его.
А если мы вернемся, да еще и без представителя Крыльев, тут уж нам точно никакая амнистия не поможет…
Что-что, а за своих Крылья рассчитывались просто.
Без суда и следствия.
Дилемма, бля.
Ладно.
Утро вечера мудренее…
…Сразу же после завтрака я собрал офицеров отряда на совещание.
Туда же пригласили и Пупыря с Иваном.
Ничего не попишешь.
Решение надо принимать коллегиальное, блин. Такая вот заморочка.
Совещание длилось ровно пять часов, причем безо всяких перерывов и перекуров.
Мы с Пупырем разлаялись просто вдрызг.
Иван, слава Богу, занимал выжидательную позицию.
Пока эта скотина не выложила своего главного козырного туза:
– В столице голодают люди! – патетически воскликнул он. – И я согласен договариваться хоть с чертом, хоть с дьяволом, а не то что с простой женской общиной…
Я прекрасно понимал, что ему глубочайшим образом насрать на всех голодающих вместе и по отдельности.
Чиновники в столице никогда еще не бедствовали.
И тем более, не голодали.
По крайней мере, на моей памяти.
Подонок просто бился за место потеплее и похлебнее. Или власти хотел покруче и побольше, есть такие наркоманы.
А, может, просто в детстве кошек мучил.
Не знаю.
Но после этих слов с ним согласился Иван.
Всё.
Мне пришлось отступить.
А Пупырь еще долго разглагольствовал, что, судя по наличию у монахинь большого количества техники и оборудования, они вполне цивилизованны, и значит, с ними можно и нужно договариваться.
А аборигенам, рассказывающим всякие страшные сказки, верить особо не стоит – темные они.
Женщины всегда были мягче и мудрее мужчин.
Тут даже Иван сплюнул.
Пупырь, видимо, просто никогда не видел женщин-боевиков.
А вот «крылатому», похоже, приходилось.
Мне тоже.
Не приведи Господи…
Но, тем не менее, идти к ним в лапы, судя по всему, все-таки придется.
Контракт положено отрабатывать до конца.
Даже такой.
Иначе потеряешь стержень.
А потерявший стержень в наших делах всегда рано или поздно зарабатывает пулю в голову.
Я велел офицерам приготовить технику и объяснить личному составу, чтобы были готовы ко всему.
Впрочем, это было лишнее.
Насколько я знаю своих ребят, они всегда ко всему готовы.
Такие дела…
…Совещание закончилось, и мы пошли обедать, после чего я отправился прогуляться по поселку.
Прихватив с собой Веточку и Гурама.
Мне с ними нужно было кое-что обсудить вдали от посторонних и излишне любопытных глаз.
Пошушукаться.
Так, на всякий случай.
Иван это явно заметил, но вмешиваться не стал.
И правильно сделал.
На следующее утро мы выступили и без особых приключений добрались до Фирово.
Деревня была мертвой, и нас там никто не беспокоил.
А вот во второй половине следующего дня, под самым Куженкино, мы нарвались на вполне себе грамотно организованный блокпост.
Я махнул Веточке рукой, взял белый флаг, и мы с Иваном медленным шагом двинулись в сторону перекрывающего дорогу укрепления. Пупырь благоразумно остался в броневичке, мотивируя это тем, что его дело – вести переговоры с руководством, а не с полицией.
