Девочка смотрела на полковника со страхом и надеждой, запрокинув голову.
– Иди к машине, – распорядился он.
Девочка глянула на женщину, та улыбнулась:
– Иди, радуйся, мы спасены!
Полковник стволом автомата указал на старшую:
– Тебя как зовут?
– Лиза, – ответила она и отступила на шаг.
– Бери маленькую, Лиза, и полезай в кабину.
Девушка послушалась, схватила девочку и чуть ли не волоком потащила к БМП. Вояки помогли им взобраться на броню, Андрей – спуститься в кабину. Наблюдая за сценой, он не мог понять, почему Усаков застыл. Он смотрел на близнецов так, будто собирался их съесть:
– Сколько вам лет?
– Тринадцать им! – заговорила женщина, радость слетела с ее лица, и теперь она напоминала загнанную лошадь.
Мальчишки удивленно переглянулись. Один из них, с рюкзачком за спиной, сообразил раньше, толкнул брата в бок:
– Да, тринадцать. Я Иван, это – Семен.
Усаков кивнул:
– В машину. Это на руках… Как зовут?
– Саша это.
– Девочка или мальчик?
– Мальчик.
– Ясно. Вы остаетесь здесь. Ребенок слишком маленький, за ним следить некому. А вы – старые.
Андрей задохнулся от возмущения, захотелось скрутить полковника в бараний рог. Да кто он такой? Ему и самому давно за сорок! Какое он имеет право решать, кому жить, а кому умирать? Он ведь обрекает этих людей на смерть!
Усаков зашагал к машине, ни разу не обернувшись к брошенным людям. Андрей преградил ему путь:
– Полковник, и чем ты лучше чистых? Ты тоже не считаешь их за людей.
Усаков и бровью не повел, отодвинул его и свесил ноги в люк:
– Это приказ, и он не обсуждается. Не нравится – вали, никто тебя здесь не держит. На твое место новые придут.
Андрей уже собрался соскочить на землю, но вспомнил про Таню и Макса. Сколько их, таких обездоленных, не способных за себя постоять? Можно ли спасти всех? Он погибнет, помогая им, и опасность будет угрожать близкому человеку.
В кабину прыгнули двое вояк.
– Андрей? – испуганно вскрикнула Таня, и он вернулся.
Сел, как и Макс, закрыл глаза. Но по ту сторону сомкнутых век отпечатались, как фотография, женщина в красном костюме с рукой на перевязи и молчаливый бодрый пенсионер с малышом на руках.
Гомонили дети, маленькая девочка плакала, вспоминала тёть Юлю – так, видимо, звали женщину, которая ее спасла. Тане было проще, она этого всего не видела и утешала девочку. Та ревела уже в голос:
– Злой, гадкий! Он бросил тётю Юлю и дедушку! Отпустите! Куда вы меня везете? Не хочу-у-у!
Андрей пытался представить, как вел бы себя на месте Усакова, который получил приказ спасать молодых женщин, девочек и работоспособных мужчин, и не мог. Он скорее застрелился бы. Усаков, напротив, упивался своей властью. Самое мерзкое, что и уйти сейчас было нельзя: вооруженные люди полковника положили бы его и Макса на месте, а Таню увезли. Тем временем Усаков записывал детей в черную тетрадь. Последними, под номером сто двадцать и сто двадцать один, он внес туда близнецов.
Андрей так ушел в себя, анализируя пережитое, что очнулся, только когда механик-водитель проговорил:
– Приехали.
Первыми вылезли четверо бойцов, вынесли раненого, за ними – полковник, прихватив тетрадь. Макс задумчиво смотрел на сбившихся в кучу детей. Таня не вполне понимала, что случилось, и пыталась рассказать им, что все теперь будет хорошо, на них никто не нападет, никто не убьет. Девочка продолжала умываться слезами.
Откуда Тане знать, что людей, которые вывели детей из ада, обрекли на смерть, и он никак не смог помешать.
– Вам особое приглашение нужно? – крикнул Усаков, и Андрей с Максом принялись вытаскивать детей: сначала девочку, потом – близнецов. Девушка отвергла помощь и вскарабкалась на броню сама.
Последним кабину покинул Андрей.
БМП стояла возле трехэтажного административного здания, в котором Андрей не сразу опознал школу с огромным современным стадионом. Позади БМП виднелись советские пятиэтажки в окружении огромных лип, за школой – десятиэтажные дома-коробочки с одним подъездом.
На дороге через каждые пятьдесят метров стояли автоматчики. С охраной у них все нормально. Навстречу Усакову шагал круглолицый полковник с двумя сопровождающими. Из школы вышли две женщины, одна толстая, бочкозадая, вторая бледная, бесформенная, вся какая-то перекошенная. Обе подбежали к Усакову и начали восторженно скакать вокруг, облизывать его взглядами. Аморфная все восхищалась, какой он герой, как все ему обязаны. Он указал на детей, и страшная тотчас ринулась к ним, принялась чирикать и сюсюкать, тискать плачущую девочку. Толстая сложила руки на груди и смотрела на полковника с таким благоговением, что Андрей понял, как она сюда попала, хотя она старше женщины в красном, ей давно за сорок.
Полковник встал плечом к плечу с Усаковым, осмотрел вновь прибывших, кивнул:
– Медики – два шага вперед.
Андрей и Таня послушались, отошли от БМП.
– В госпиталь, – распорядился круглолицый. – Вас сопроводят. Оружие придется сдать.
– С какого перепуга? – возмутился Макс и заозирался в поисках путей отступления. Оценил свои силы и решил сдаться, позволил автоматчику забрать свой АК. На его лице читалась такая мука, будто он хоронил близкого человека.
Усаков сделал небрежный жест:
– Пистолеты тоже, у вас их два, я видел.
Пришлось и ТТ сдавать.
Андрей нехотя отдал ППШ и без оружия почувствовал себя голым. Автоматчики, дежурившие на каждом углу, воспринимались скорее как тюремные вертухаи, чем как защитники.
Со стороны домов вскоре подошли четверо в камуфляжах, молча взяли носилки с раненым и понесли от школы по дороге вдоль пятиэтажек.
– Ты тоже иди.
Андрей обернулся: Усаков толкал в спину плачущую девочку, которая отказывалась расставаться с другими детьми. Тогда он прицелился, щелкнул затвором:
– Считаю до трех, если не пойдешь – пристрелю. Мне некогда тут с тобой нянькаться.
Девочка перестала голосить и побежала прочь, схватила Таню за руку. Она больше не смела плакать, лишь протяжно всхлипывала и оглядывалась. Таня положила руку ей на голову:
– Ты пойдешь к остальным, когда я посмотрю, что у тебя с ногой.
– Правда? – всхлипнула девочка.
– Да, Анюта. Все дети – в школе.
Татьяна крепилась, но Андрей видел, как неестественно прямо она держит спину, ее движения скованны, кожа бледна. Ей хочется поговорить, хотя бы спросить, что с ними теперь будет, но в присутствии военных она не смела открыть рта.
Трехэтажное здание поликлиники стояло особняком. На порожке курили две молодые женщины, усталые и помятые, словно работали третью смену без сна. Та, что повыше и в колпаке, потушила сигарету и бросила окурок в жестяную банку.
