— Теперь проще определить, а? — заметил Целест. Никто не помешал им подойти ближе, ступая чуть не по головам или откляченным задам. Казалось, они развалятся комьями протоплазмы, словно трухлявые грибы, стоит толкнуть посильнее.
— «Псих»? Но запах… откуда? — Рони моргнул. Он заметил, что почти все жертвы ранены; у светловолосой девушки в рваном голубом платье были выколоты глаза, и в кровоточащее месиво забилась галька из ручья. Ее сосед скалился единственной верхней челюстью. Нижнюю глодал поодаль, в репейных зарослях, бродячий пес. Пес вилял хвостом и тоже по-своему благодарил одержимого — сознательно, в отличие от людей.
Затем Рони увидел обнаженную беременную со вскрытым животом — плод вывалился и болтался на пуповине, похожий на крупное яблоко, женщине полагалось биться в агонии, а она кланялась самому ложному из богов; он отвернулся.
— Не слишком буйный, — сказал Рони: смрад и зрелище подталкивали к горлу комок тошноты. Побыстрее закончить, и… наверное, кого-то еще можно спасти.
— Я прикрою — Ногти Целеста потемнели и ощерились иглами. Десятки игл — в них яд, но не смертельный; попадет в человека и вызовет сон. Предосторожность.
Рони шагнул ближе — едва не поскользнулся на кровавом пузыре плаценты, на чьей-то оторванной кисти. Пара минут. Пара его личных кошмаров — профессиональных, спасибо учителю Иллиру — и не только ему, кошмаров… а потом улица Новем станет почти прежней. Мертвых оплачут, а Магнитов — проклянут, «как всегда, опоздали»; ничего не меняется.
— Ближе, мальчик, — внезапно сказал одержимый. Рони остановился, открыл рот, позволяя отравленному воздуху въедаться в легкие.
Опять! Опять эти «новые», разумные одержимые — их следовало связывать и пытать в Цитадели.
«Вместо честного боя — истязание», — говорил Целест. Целест прав. И это плохо. Очень, очень плохо…
Жестяной баллон с нейтрасетью охладил руку, а строки указа — разум.
Да будет так.
Целест сжал челюсти до скрипа, на скулах дернулись желваки. «Разумный» одержимый — нужно присоединиться. Телекинезом он извлек напугавший официантку баллон, мрачно подумав: хорошо, что в действии не видела. Баллон поплыл вперед, мерно покачиваясь, будто запечатанная бутылка с посланием на океанских волнах. Живой ковер из истерзанных «рабов» зашевелился, смыкаясь перед Рони — протянутыми руками, изуродованными лицами с засохшей слюной и кровью; одержимый по-бычьи мотнул приплюснутой головой.
Разумный, да… он сознавал силу, он умел ею распоряжаться. «Чем он отличается от Магнита, если соображает? Жаждой крови? И только?» — мелькнула мысль, и Цел ест отогнал ее; солдатам не следует рассуждать о человеческих лицах за звериными масками врагов. Себе подобных убивать трудно.
«Сейчас начнется».
— Эк вас набежало, — одержимый оскалился нечищеными зубами. В его колени тыкалась слепым щенком девочка лет двух или трех, он подхватил ее. Девочка тихонько пискнула, когда одержимый вдавил мозолистые пальцы в глазницы, и заструилась бело-розовая, как яичный белок с кровью, жижа. Одержимый швырнул ее Рони, и ослепленная прижалась лицом к бедру, пачкая джинсы. Рони медленно отодвинулся. — Пшел отсюда, если не хочешь того же.
— Ты не настоящий одержимый, — баллон скользил, и Рони боялся его выпустить. «Не смотри на людей. Нельзя спасти всех». — Тем хуже. Ты убийца.
Белесые ресницы дрогнули — Рони сливался сознанием с одержимым, то была битва. Мистик справится с «психом», подобное исцеляется подобным. Одержимый — болезнь, а он — лекарство. Нейтрализуется. Потом — нейтрасеть. Нейтра. От слова «нейтральный». Вне войны. Вне боли. Это правильно. В отличие…
— Твою мать! — где-то в иной галактике заорал Целест. Рони мотнул головой, словно отгоняя навязчиво зудящего комара.
Нет, не прервется. Недо-призыв/контроль требует сил, размыкать нельзя. Введенное в кровь лекарство (яд?) не откачать, хоть вскрой бритвой вены.
— Твою мать, — повторил Целест негромко. «Паства» одержимого закопошилась, подгоняемая «пастухом», Целест сравнил их с сонными осенними пчелами. Рони потревожил матку — пчелы будут кусаться.
Предсказуемо. Обитатели улицы Новем поднимались на нетвердые ноги, шатаясь, побрели к Целесту. Тоже предсказуемо.
Среди незнакомых лиц Целест выхватил два.
— Невозможно — Он взмахнул обеими руками, горсть игл сорвалась и зацепила ближних «новемцев», те немедленно повалились на гальку и зычно захрапели, но задние ряды подпирали, и спящие очутились под ногами собратьев. Одному мужчине острым каблуком отсекло пол-уха.
— Невозможно. — Целест будто забыл тренировки, собственную силу, не говоря уж об Уставе.
Тиберий и Иллир. Воин и мистик — их с Рони учителя; смуглый невозмутимый атлет и его субтильный, хрупкий почти по-женски напарник; они вышагивали вместе с остальными зомбированными. Магниты — жертвы «психа»? Воинов порой «затягивало» — новичков-идиотов, позавчера овладевших даром и уверенных, будто сумеют одолеть одержимого-психа, но Тиберия… учителя? И мистика? Кукольно-красивый, слащавый какой-то, с плавными жестами и тянущим выговором, Иллир все-таки обучал молодых, и Рони отзывался о нем уважительно.
Так не бывает. Магниты — санитары, не слуги одержимых.
Целест попятился. В голове было пусто, словно ему тоже промыли мозги, только мигал почему-то веселеньким желтым вопросительный знак.
Тиберий прокладывал себе путь, сшибая собратьев по несчастью. Магниты всегда впереди, даже чокнутые, подумалось Целесту, и он хихикнул. Когда бывший учитель приблизился, Целест заодно узнал и причину омерзительного смрада-тумана: Тиберий разлагался.
Язвы вспухали и лопались, словно пузыри болотного газа. Язвы были белесые, как гнилостный налет на переспелых фруктах, кожа Тиберия почернела и надулась, разрываясь при каждом шаге. Он еще жил, однако немногим отличался от очень несвежего мертвеца.
«Его ресурс. — Целест задышал ртом: от вони слезились глаза. — Весь его ресурс… вот в этом… самоуничтожении…»
Рядом с Тиберием, как и полагалось, семенил Иллир. Золотистые волосы порозовели от крови — чужой или своей, проломлен череп или проломил другому, — Целест разобрать не мог. Иллир кокетливо улыбался, будто перед зеркалом, собственному отражению. Изящные ладони он сложил в молитвенном жесте.
«По крайней мере, он не слишком изменился». — Целест хихикнул и закашлялся. У них с Рони мало времени. И явно невыгодный расклад.
Тогда чего он ждет?
— Прости, учитель. — И Целест ударил.
Он предпочитал иглы, но выбрал огонь. Представляя в воображении Декстру с суровой складкой у рта и факелом вместо прически, он просил прощения и каялся. Огонь — это чистота, говорила Декстра. Целест очищал.
