Тогда чего он ждет?
— Прости, учитель. — И Целест ударил.
Он предпочитал иглы, но выбрал огонь. Представляя в воображении Декстру с суровой складкой у рта и факелом вместо прически, он просил прощения и каялся. Огонь — это чистота, говорила Декстра. Целест очищал.
Гнилая плоть вспыхнула с податливостью свежей нефти, и Тиберий зашипел, а может быть, шипел кипящий гной. Огонь перекинулся на «новемцев», кто-то завизжал — от злости, не от боли; массу слепило в ком, и ком катился к Целесту.
«Я должен защитить Рони», — подумал тот спокойно. Только выкрикнул.
— Призывай на месте!
Как там? В особо экстремальной ситуации, оговоренной подпунктами (какими?), допускается… мать вашу, допускается. Когда тут из Магнитов трупные бомбы клепают!
«Лишь бы Рони услышал меня… лишь бы…»
«Ком» прижал Целеста к репейным зарослям. Колючки запутались в волосах и царапали через свитер и джинсы, словно разозленные коты, а впереди был яд и огонь. Чужой яд — его огонь.
«Я не неуязвим…»
Тиберий выступил вперед. Наверняка, «разумный одержимый» до сих пор управлял им, как и остальными — и надеялся выиграть битву на уровне физическом хотя бы; кожа на лице учителя сгорела полностью, оголив остов черепа. Когда он открыл рот и выдохнул ядовитый дым, напомнил дракона из легенд. Правда, драконы не горят…
«Нет уж… я буду драконом». — Целест ощутил боль кислотных и обычных ожогов, коротко взвыл, ответил новым залпом огня. Он попытался левитировать, на нем повисли сразу двое новемцев.
— Отцепитесь вы! — заорал Целест, пытаясь стряхнуть их; он сражался в первую очередь с Тиберием… и Иллиром? Где мистик? Черт с ним, с мистиком. — Я ваши долбанные задницы спасаю!..
Свою, впрочем, тоже. Целест не отрицал. Не хотелось сдохнуть, вроде мыши под веником, и от руки собственного учителя.
Адреналин бился в горле, висках и мокрых от жара и пота ладонях. Целест понимал: сейчас «сонные иглы» не выйдут; «чары» воинов-Магнитов — от плоти и крови. Плоти… гниющей.
Рони знал о битве. О пожаре, что взметнулся над улицей Новем, о загнанном в угол Целесте и черной лавине. Знал… но не мог вмешаться.
Каждому свое, и от него, мистика, зависел исход. Он не двинулся, когда пламя лизнуло волосы и одежду, когда несколько капель яда прожгли дырки на любимом свитере.
Это — только тело. Тело не важно для мистика… и для «психа», если на то пошло.
Рони впитывал. Более всего это напоминало битву змеи с крысой; иронично — обычно с крысой сравнивали его, но теперь он был змеей. Он заглатывал одержимого («призывай на месте!»), мерно и спокойно. Крыса сопротивлялась, егозила и кусалась. Голый хвост разметывал пыль, кровавую пыль.
Еще можно сравнить с промокашкой… его разум — промокашка, что впитывает чернильное пятно.
Главное — успеть.
Прежде, чем убьют Целеста.
Язык Тиберия вывалился, похожий на бурый гриб, но на очередной плевок кислотой его хватило. Целест увернулся — опалило только голень, он покатился в репейник, стараясь не замечать пульсирующую боль и мелкие царапины.
Уничтожить… нужно уничтожить.
На сей раз удар был не просто огнем. Плазмой.
Лежа в обугленных репейниках, Целест наблюдал, как исчезает в белом зареве его учитель, тот, кто объявил испуганному мальчишке: «Приветствую воина-Магнита!» — изводил на тренировках и пожимал руку после удачных операций. В горле собрался спазм, словно Целест проглотил колючку, он сглотнул.
Потом сообразил: остальные не нападают. Будто гибель «вожака» остановила зомби. На самом деле…
— Рони?
— Я… я успел. — Теперь мистик позволил себе стать живым; Рони выскочил из толпы потерянных, недоумевающих новемцев — многие мертвы, но те, кто стенают от боли, — живы и будут жить. — Я успел…
Он забрался в репейники — к Целесту.
— Ты ранен, — указал, но не осмелился тронуть расплывшийся кислотный след на ноге — темно-коричневый, с мелкими папулами. В Цитадели вылечат, но шрам останется, наверное. Рони протянул руку, помогая напарнику встать.
— Я убил Тиберия, — сказал тот. Он стер кровь со щеки. Огляделся — пустырь между Белым ручьем, свалкой и зарослями был выжжен и залит кровью, полон убитыми и ранеными. Они победили, но какой ценой!
— Гребаные одержимые… что они такое? Как ему удалось «поймать» Тиберия и Иллира?
Рони покачал головой:
— Нет, Целест. Только Иллира. Я чувствовал… одержимый управлял Иллиром, а тот — Тиберием.
Он развернулся и указал на своего учителя. Светловолосый мистик — ныне его волосы сгорели вместе с половиной одежды, стоял на коленях рядом с останками Тиберия, согнулся пополам. Его то ли рвало, то ли рыдал надрывно, а может, то и другое вместе.
— Иллир? — Рони тронул плечо учителя.
— Я все помню. Ты ведь тоже. Ты знаешь. — Иллир ухмыльнулся. Он безумен, и это не имеет отношения к одержимым и эпидемии, даже к поговоркам «все мистики — чокнутые», понял Целест.
Иллир хрипло захохотал. Левую сторону некогда красивого лица покрывал полумаской багровый ожог, нос провалился, а единственный глаз лихорадочно блестел.
— Новые одержимые. Они явились, чтобы уничтожить нас.
В лазарете было душно, но медики в лице госпожи Кейтин, строгой сухопарой дамой, по слухам — сестры Декстры, запретили открывать окна, а в форточку не пролезла бы и сорока. Время тянулось и тянулось, будто монотонная заунывная песня; Целест тупо пялился в бледно-зеленый потолок, считал разводы трещин и дергал бинт на ноге. В результате бинт растрепался, заголив мокнущий ожог — тоже нудная и надоедливая боль. Когда Рони бочком прокрался в палату, Целест готов был обнимать его.
— Наконец-то! — Он соскочил с жесткой кровати. — У меня крыша едет… — Он осекся: в доме висельника не говорят о веревке, а ему следует поостеречься со словами о безумии. — Как Иллир?
— Плохо, — Рони потер виски и сел рядом. — Винсент говорит, он уже не придет в себя. А если Винсент ничего не может сделать…
Рони махнул рукой, от жеста повеяло такой безнадегой, что Целеста пробрал холод, несмотря на духоту.
— Кто такие «новые одержимые», Рони?
Блекло-серые глаза мистика напоминали мелкие серебряные монетки. Выражения — столько же.
— Мне не доложили, знаешь ли. В Совете собрание — часов пять уже, и они перепуганы, как мыши от кошачьего запаха.
«И не только они, — додумал Целест. — Ты тоже, верно? Один я ничего не понимаю. Хоть у всезнайки Тао выпытывай…»
— Да. Мне страшно. — Целест дернул плечом, когда телепат озвучил догадку; Рони смял в кулаке простыню. — И я тоже не понимаю. Иллир управлял Тиберием, а одержимый захватил Иллира, сознательно захватил. Разумные одержимые… это ведь неправильно, Целест?
