от него, — прервал Джек Билли. — Ты себя особо не вини в смерти того красномордого, не думаю, что кворон достоин того, чтобы из-за него убиваться.
— А кто достоин? — Генри смотрел на Джека с приоткрытым ртом, а сам немного покачивался, даже сидя.
— Не знаю.
— Да, для тебя никто жизни не достоин. Что кворон, что человек… У всех шкурки коли деньгами окупаются, так ты убьешь. И этот убьет.
— Убьем, если жизнь наша от этого зависеть будет. Вот кворон выхватил ствол, так ты же его завалил, — ответил на тираду Билли.
— Завалил, а жаль, что завалил… Не сидел б ты щас предо мной, да и я не сидел бы.
— Ну, ты не переоценивай ППшку или автоматический пистолет, я не разглядывал особо, но броню мою бы не пробило, но да. Твоя грязная морда осталась бы валяться там, а дочка твоя, гнида, осталась бы одна.
— И пусть! Она взрослая!
В этот раз в разговор вступил Джек:
— Взрослая? Ага. Прекрасно. То есть ты бы с удовольствием отправил бы ее на трассу своей гибелью? — Генри снова закрыл лицо, локти на этот раз были поставлены на стол. — Ну, давай-давай. Поори, может, твою истерику закончу выбитой тебе челюстью. У меня удар поставленный, и я не посмотрю на то, что мы друзья. Ты дочку свою готов предать в пользу своих мальчишеских мыслишек и идеек. Имеешь такое право, мразь?
Человек напротив помотал головой, не убирая рук от лица.
— Вот, шваль. А ты знаешь, к кому твоя девочка могла попасть, если бы оказалась на трассе? — Джек немного помолчал, а после произнес. — К кворонам. Она у тебя красивая, хрупкая. Сечешь? Если ты одного из этих убил, так можешь считать, что предотвратил чье-то похищение. Ты же охереть какой добрый. Милостыню, наверное, каждому попрошайке даешь, а тут хочешь оставить дочь без отца. Ты вот подумай, урод, как мужик ты себя вообще сейчас ведешь? Или как истеричка? Берешь и поливаешь дерьмом тех, кто тебе помочь хочет. Более того, тех, кто тебя от пули, твоей же пули, в башке спас. Ты ж, пока шли по дворам, так пытался застрелиться. Но нет. Пистолет мы у тебя отобрали, разрядили, а теперь ты, дерьмо, хотел, чтобы Билли был убит. Убит пулями того, кто был убит тобой. А ведь Билли буквально пару часов назад хорошенько опрокинул Чаки, который тебе постоянно под шкуру лезет. Защитил тебя тогда, когда ты свой язычок поганый в жопу засунул.
— Простите… — как-то сипло проговорил голос, приглушенный руками.
— Да, че тебя прощать? Шок, все дела. Но ты пойми, какой бы шок не был — мужик должен мужиком оставаться. Истерики свои сунь поглубже. Телефон, кстати, проверь.
— Нет, — протянул человек.
— Я тебе сказал, проверь. Дочь, наверное, уже иззвонилась.
— Хорошо… — Генри отвернулся к стенке, достал телефон из кармана, после чего начал включать свою волшебную коробчонку, а дальше стал смотреть пропущенные звонки. «6 пропущенных вызовов», — гласила надпись на экране, он отключил экран, а после промямлил. — Не. Не звонила.
— Дай телефон сюда, — угрожающе проговорил Джек, после чего Генри протянул телефон чернокожему, а тот посмотрел на своего белокожего друга злобными глазами, но ничего не сказал, после чего нажал на кнопку звонка.
Вызов шел недолго. Скоро раздался тонкий, заплаканный голосок:
— Папа?!
— Да. Привет, Кира. Это звонит Джек — друг твоего отца. Не кричи, пожалуйста. Твой отец сегодня в не очень хорошем состоянии, но мы его привезем домой. Да. С ним все в порядке. Не плачь, милая, — голос Джека вдруг стал максимально мягким, хотя только что был грубым. — Да. С папой все хорошо. Нет. Его не били. Он никого не убил. Не беспокойся. Все хорошо. Мы в баре с ним сидим, он выпил немного. Ну… Что поделаешь. Тяжело просто сегодня было. Перестрелка была — все верно, — в телефоне вдруг раздался громкий вздох и вопрос: «Он жив?!». — Жив-жив… Только пьян, и не хотел тебе звонить. Успокойся, солнышко. Все хорошо. Ложись спать, мы твоего папку приведем и уложим. Все хорошо. Его даже не зацепило. Никого там не зацепило, ну, кроме нехороших людей и одного кворона. Все хорошо. Давай. Успокаивайся. Тебе завтра в колледж, насколько знаю, ложись спать. Спокойной ночи, Кира, — Джек подал трубку Генриху, а сам убийца, пригорюнившись, смотрел на негра во время всего разговора, а потом спрятал телефон в карман и лег головой на стол.
— Какой же я урод… — послышался его голос.
— Ну вот… Теперь другая стадия, — пробормотал Билли и налил еще одну стопку.
— Какая стадия? Хрен с ним, с убийством… Я дочь хотел бросить, — голос его будто бы протрезвел, а разум прояснился. — Я ж… Я ж всегда добра ей хотел, а теперь вот… На подходе сюда пытался застрелиться. Дома чуть не застрелился. Я ужасный отец, ужасный человек… Хрен с ним, с убийством. Я себе сейчас работы на шок-пех простить не могу. Как вспомню того пацана, которого шоки избили, а потом в полицейскую машину засунули, так сердце замирает. Его ж убили жестоко. А потом… Когда брали этот завод… Когда выходил, там два выродка каких-то обсуждали задницу какой-то девчонки, которую до этого скрутили. Причем, ладно бы так обсуждали, так один про женское тепло там говорил… А я не знаю, что за женское тепло, что ли? Знаю, конечно. Так, сука, я ж им эти НПК поставлял. Такие огромные деньги вложены в эти НПК, что, по сути, я сделал так хреново людям, что меня распнуть на ближайшем здании должны за это. А я ведь тогда не думал вообще, что такое может быть вообще. Тогда, когда работал с этими, так шок-пех чисто как спецназ выступал. Я в жизни бы не подумал, что эти же люди потом свое оружие против народа направят. И хер с ним, мужики, ладно… Так они и женщин бьют и истязают. Кошмар. Я, по сути, занимался обеспечением тех, кто будет нас людей обычных с дерьмом смешивать. С грязью. Мне и дочери в глаза теперь смотреть больно, оттого и пулю чуть в висок не пустил. Как с этим жить-то вообще? Я этого не пойму.
— Осознание — штука паскудная, таки… Вроде живешь-живешь, а потом
