… Лиза очнулась.
Странное помещение, голые бетонные стены, холодный свет люминесцентных ламп… Во всем этом было что-то очень знакомое — она попыталась вспомнить, что, но память отказывалась сотрудничать с уцелевшими остатками разума.
Лиза попыталась пошевелиться и поняла, что не может, — она лежала на железной койке, а ее запястья и щиколотки были плотно стянуты эластичными бинтами. Не причиняя боли, они тем не менее надежно удерживали ее в ловушке — точно паутина ненароком залетевшую туда муху.
… да… верно!
Ее кошмары.
Холодный липкий ужас — привычный ужас! — вновь охватил Лизу, и только когда он обострил все ее чувства, она поняла, что некоторая разница все же имеется.
Не было странного ощущения призрачности, полусна-полуяви. Свет, испускаемый светильниками, был холодный, мертвенный… но это был, что называется, «дневной свет» — ничего похожего на зыбкое зеленоватое свечение, заливавшее ее сны.
Обстановка тут была поганая — явно какая-то камера, бункер или подвал, — но тем не менее вполне реальная.
Лучше от этого ей не стало.
— Очнулась, — услышала Лиза за спиной чей- то голос.
Говоривший стоял у изголовья кровати, и лица его она не видела.
Лиза вновь попробовала пошевелиться. Это не удалось, но, в отличие от ее кошмаров, говорить ей ничто не мешало.
— Что вы со мной сделали? — спросила она.
— Ничего, — отозвался тот же голос, — пока ничего.
Звучал он немного приглушенно, точно ее невидимый собеседник говорил в платок.
— Что вам от меня нужно? — слабо проговорила она.
— Сотрудничество, — ответил человек, — будете умницей, все уладится.
— Я вам не верю, — устало сказала она.
— Зря… мы вам вот готовы поверить. И вашему мужу мы верили.
— При чем тут Андрей?
— Должок за ним числится.
Раздался шорох, и говоривший возник рядом с ней. Тут только Лиза поняла, почему его голос звучал приглушенно: он был в марлевой маске — точь-в-точь хирург у операционного стола. Открытой оставалась лишь верхняя часть лица, с которой на нее в упор смотрели холодные серые глаза.
— Какой должок? — спросила она тихо. Она уже понимала, о чем пойдет речь, — или ей казалось, что понимала.
— Он подрядился сделать для нас кое-что, — пояснил человек в маске. — И взял плату вперед. И инструмент.
— Не знаю, что вы имеете в виду, — упрямо сказала она. — Он вообще не работал на заказ. Он был научным сотрудником.
— Отлично понимаете, — возразил ее собеседник, — и он не был научным сотрудником. А если человек подряжается выполнить работу и не выполняет ее…
— Что бы он вам ни обещал, — возразила она, — это не имеет значения. Его больше нет.
«Унизительно, когда тебя допрашивают в таком беспомощном состоянии, — подумала она. — Значит, он подрядился… кого-то устранить? Взял аванс, оружие — эта сумка в камере хранения. Все просто. И все-таки что-то тут не так. Этот человек, его манера говорить. Он разговаривает не как заурядный преступник. Хотя — что такое в наше время заурядный преступник?»
— Его убили, — тихо сказала она. — И вы это отлично знаете. Должны знать. Что бы он вам ни обещал — мне об этом ничего не известно. Так что вам нужно от меня?
— Ну что же вы, — укоризненно сказал человек в маске, — вы же неглупая женщина. А сто тысяч — сумма немалая. Даже для нас.
— Долларов? — на всякий случай переспросила она.
— Ну не рублей же, — раздраженно отозвался ее собеседник.
«Это не мои деньги, — подумала она, — они добра не принесут. Я не распотрошила ни одной пачки — для меня их и так все равно что нет. Но все же… я права, тут что-то не так. Что им стоило обыскать квартиру, этим людям, кем бы они ни были? В современной малогабаритке не так уж трудно найти сумку, набитую стодолларовыми банкнотами».
— Ну, будьте хорошей девочкой, — уговаривал человек в маске.
— Вам не стоило тащить меня для этого куда- то, — ответила она, — я бы и так сказала.
— Ну да?
— Господи, да вы же могли просто подойти ко мне на площадке, когда я отпирала дверь, и войти в квартиру. Так всегда делается…
— Вам лучше знать, — любезно сказал ее собеседник, — ну, так что?
Она прикрыла глаза. Страха она не ощущала — только бесконечную усталость.
— Деньги… — сказала она, — наверное, это ваши. На антресолях. В черной сумке. И этот… инструмент там. Ключи от квартиры у меня в кармане пальто. Сделайте одолжение, не взламывайте дверь. Отоприте как положено. Умучишься ее потом чинить…
— Одну минутку.
Он вновь скрылся из ее поля зрения, нырнув за изголовье кровати, и она услышала, как он с кем-то тихо переговаривается. Потом хлопнула дверь. Громко хлопнула — железом о железо.
Тот же голос сказал:
— Придется подождать. И молите Бога, чтобы деньги оказались действительно там.
«Ну и что же дальше?» — подумала Лиза без интереса. И тут же поняла, что, — за ее спиной невидимый тюремщик щелкнул выключателем. Люминесцентные лампы погасли, и она оказалась в темноте.
В абсолютной темноте, когда время тянется и тянется и непонятно, что сейчас на улице — день или ночь… и какая по счету ночь.
В полной, сводящей с ума тишине.
Она лежала с открытыми глазами, вглядываясь в окружающий мрак, где мелькали лишь красные призраки, порожденные раздражением нервных окончаний на сетчатке глаза.
Сначала Лиза попробовала считать, но быстро запуталась — цифры потеряли всякий смысл; в такой темноте ничто не имеет смысла: ни цифры, ни слова. Ни время, ни пространство.
«Это безумие, — подумала она, — Кто-то хочет свести меня с ума».
И вдруг с холодной ясностью поняла, что эта догадка, возможно, не так уж далека от истины.
Им не нужны эти чертовы деньги.
Им нужно было что-то от нее.
Иначе не стоило затевать всю эту бодягу.
Эта мысль настолько поразила ее, что она провалилась в беспамятство.
… Свет!
Ярко-белая вспышка, бритвой полоснувшая по глазам.
Лиза зажмурилась и инстинктивно попыталась закрыться рукой — но запястья по-прежнему были схвачены полосками эластичной ленты.
Прямо у нее перед лицом завис слепящий круг.
Ей потребовалось какое-то время, чтобы понять, что свет исходит из направленного на нее ручного фонаря, а из-за того, что он бил прямо в глаза, она не могла разглядеть того, кто этот фонарь держит.
— Что? — выкрикнула она.
— Ну, как мне с вами поступить? — сказал знакомый укоризненный голос. — Вы — нехорошая девочка. Обманщица.
— Я вас не обманывала, — она вновь сделала отчаянную попытку освободиться, но бинты держали крепко, — если вы про эти деньги… Я засунула сумку на антресоли. Завалила ее всяким хламом, но она там, говорю вам!
— Детка, — сказал тот же голос, — там нет никакой сумки.
Самое странное, что она сразу поверила. Раз он говорит «нет», значит — нет. Появление этой сумки у нее в доме было столь же неправдоподобным, сколь и ее исчезновение, а значит — все возможно.
— Тогда, — растерянно проговорила она, — тогда я не знаю.
— Она не знает, — передразнил ее собеседник, обращаясь к кому-то еще, тоже невидимому. — Мы ей поверим?
Тот что-то тихо проговорил в ответ.
— Нет-нет, — ответил тот в полный голос, — нет-нет, мы же не звери. Это слишком грубый метод. Она же еще совсем девочка, ей жить и жить…
Лиза отлично понимала, что говорится все это для нее, что перед ней разыгрывается какой-то странный спектакль, но какой?
«О чем это он?», — в ужасе подумала она.
— Нет-нет, мы сделаем по-другому. Давай-ка переведем ее отсюда.
Свет фонаря переместился на ее запястья, и она, скосив глаза, увидела чьи-то руки в черных перчатках и холодно отблескивающие ножницы.
Почувствовав свободу, она дернулась, пытаясь освободиться, села на кровати — и чья-то сильная рука сжала ее плечо.
— Спокойней, голубушка… Вставай, но аккуратно, без паники.
Подталкиваемая этой уверенной рукой, она двинулась к выходу. Ноги были как ватные. Сколько она здесь пролежала? Несколько часов? Несколько дней?
Идти долго не пришлось. Ее просто втолкнули в соседнюю комнату — в отличие от предыдущей та была тесной и ярко освещенной. Лизе пришлось зажмуриться, чтобы умерить резь в глазах.
Больше всего обстановка этой комнаты напоминала зубоврачебный кабинет, даже пахло почти так же — острый, едкий запах какого-то антисептика. В центре комнаты стояло кресло на вращающейся турели с ремешками, свисающими с подлокотников, и у нее неприятно заныло в груди.
— Прошу, — сказал сопровождающий. — Присаживайтесь. Даме стоять не годится.
И подтолкнул ее к креслу.
Почему-то именно оно и испугало Лизу больше всего.
— Нет! — отчаянно закричала она, вцепившись в ручки и отчаянно упираясь. — Нет! Я не хочу!
