Почти тут же появился и Сабуров. Шел он быстрым шагом, погруженный в свои мысли. Верно, спешил на мостик, но, увидав пассажиров, остановился.
Все приготовились слушать.
И действительно, Сабуров заговорил:
– Господа!.. Я не буду лгать, будто рад вас приветствовать на борту своего судна, как по мне возить немой груз куда проще и безопасней. Но, коль вы уж мои пассажиры – надобно сказать несколько слов. Как вы знаете, курить во время полета и вообще пользоваться открытым огнем – воспрещается. Также хотел бы попросить не вмешиваться в работу экипажа, не помогать ему ценными советами. За это вас будут кормить. Мы сделаем три остановки – в Москве, Казани и Новосибирске. И да поможет нам Бог!
***
…За бортом заскрипели лебедки, потихоньку роняя дирижабль в небо. На высоте где-то в двадцать саженей заработали моторы – совсем небыстро завращались винты, будто бы капитан просто проверял работают ли они вовсе.
Затем тросы ослабли, их выбрали на борт – последняя связь с землей пропала. Андрей прислушался к своим чувствам, ожидая каких-то особых ощущений. Но не почувствовал ровно ничего – причин для беспокойства не имелось, бывало и страшней.
Двигатели заработали быстрее, гуще, и потащили дирижабль куда-то в сторону восходящего солнца.
Андрей ожидал, что дирижабль до Москвы полетит над ниткой Николаевской железной дороги, но Сабуров направил аппарат севернее.
С высоты мир казался маленьким, даже тесным. Выглядел словно игрушка, макет, песочница на которой в училище преподавали тактику.
Внизу проплывали леса, реки, поля. Порой мелькал какой-то городок, или деревушка.
Публика постарше провожала аппарат взглядом. С галдежом, иногда слышном даже на дирижабле, бежали дети.
Подали завтрак, из термосов разлили кофе. После Андрей вернулся в каюту, застал в ней своего соседа. Им оказался подпоручик – он лежал на кровати и читал какой-то журнал.
Увидев Андрея, он вскочил, разумеется, ударившись головой о верхнюю полку.
– А вы мой сосед? Честь имею! Подпоручик Олег Анатольевич Шульга… Отправлен в экспедицию в качестве…
И поперхнулся, соображая, видимо, не сболтнул ли он чего лишнего. Кажется, нет.
Андрей кивнул, представился. Присел на кровать, пролистнул журнал. Тот оказался техническим, с уймой сложных схем, вдобавок на непонятном для Андрея итальянском…
– А вы не знаете часом, куда мы летим? – спросил Шульга как будто между прочим.
– Москва, Казань… – начал Андрей, но вовремя спохватился, сосед это знал и так. – В Енисейскую губернию, к Туруханску и дальше в тайгу…
Сообщив эти сведенья, Данилин неимоверно вырос в глазах, как и всякий осведомленный человек. Шульге захотелось проявить неимоверную щедрость, чтоб заслужить расположение. Он задумался на секунду, предложил:
– А хотите… Я Вам нижнюю полку освобожу?..
Андрей покачал головой и, разувшись, забрался на свое место. Оттуда открывался прекрасный вид.
***
Поздно вечером «Скобелев» подошел к Москве. Но капитан не повел дирижабль над городом, а обошел столицу с востока.
Уже почти в темноте пришвартовался к причальной мачте на окраине Коломны. До предела принял в баки газолин. Взял на борт еще трех пассажиров, контейнеры с грузом, термосы с кофе, чаем и едой.
Данилин успел передать связному офицеру письмо, наскоро написанное для Аленки.
Около полуночи капитан приказал отдать концы. Дирижабль отшвартовался, двигатели набрали обороты и понесли громадное тело дальше на восток.
В рубке остался лишь рулевой и вахтенный офицер, а все остальные разошлись по каютам.
Спалось великолепно – ровный рокот моторов, гул винтов убаюкивал совсем как дождь.
Когда Андрей проснулся, солнце было почти в зените. Он потянулся к часам, чтоб взглянуть на время. Но вовремя раздумал: они показывали время петербургское, а столица осталась далеко на западе.
Соседа не было – Данилин нашел его в салоне. Наскоро перекусив, с чашкой кофе прошел к иллюминатору.
По палубе как раз проходил капитан Сабуров. Он остановился рядом с Данилиным, заметил:
– Хорошо идем… Через двое суток будем на месте.
– А как быстро мы летим?
– Сейчас делаем сорок узлов или более шестидесяти пяти верст в час. Потрясающая скорость!
– Неужели! А, кажется, что летим гораздо медленнее.
Капитан кивнул:
– Это обман зрения, иллюзия от того, что земля далеко… А вообще, знаете ли… Просто не устаю восхищаться прогрессу вообще и этому творению в частности.
И Сабуров по-приятельски похлопал дирижабль по обшивке:
– Если на море корабли худо-бедно могут соперничать с дирижаблем, то над сушей ему нет равных. Он не стоит на станциях, пропуская встречный состав. Не зависит от дорог или изгибов речного русла.
– А как вы вообще сюда попали?
– Ну а как я мог сюда не попасть? – удивился Сабуров. – Вождение дирижабля похоже на управление кораблем. Надо прокладывать курс, сверяться по компасу, звездам. Я не хочу говорить плохо о сухопутных офицерах… Но какой из них сможет водить дирижабль? Я еще в японскую с шарами возился, наблюдателей поднимал, сам летал… Опять же: дирижабль это двигателя, насосы, дифференты и равновесие – все, что даже мичманы знают. У нас, на «Скобелеве» даже мотористы – унтер-офицеры.
– А стрелки?..
– Какие стрелки?.. – нахмурился Сабуров.
– Это ведь боевой корабль. Я видел пулеметные турели. Под «Максимы»?
– Нет, – усмехнулся Сабуров. – «Гочкисы». Раньше у нас еще стояла горная пушка с калибром в два с половиной дюйма. Однако отдача была все же значительной, медленная перезарядка, да и точность стрельбы оставляла желать лучшего. Затем решили заменить его тремя пулеметами. Еще подвешивали воздушные торпеды Дежневецкого. Это для проведения бомбардировок…
– А куда они все подевались?
– Поход у нас не боевой – вот все вооружение с дирижабля сняли. Поскольку оружия нет, то и бомбардиров со стрелками решили оставить на земле. Желаете пройтись в главную рубку?
– Было бы любопытственно…
– Прошу…
***
Рубка дирижабля походила на рубку управления какого-то эсминца, за исключением того, что под ней не имелось палубы, воды, а лишь пустота, воздух.
Здесь, для лучшего обзора и освещения все от пола до потолка было застеклено. Даже в палубе имелись иллюминаторы.
Был и штурвал вполне морского вида, за которым стоял мичан. Дрожала стрелка в компасе, тикали хронометры, машинный телеграф стоял на «Полный Вперед».
Под потолком, в клетке о чем-то своем, птичьем пела канарейка.
