говорю, а что мне еще надо? Жена любимая, дочка такая славная, больше мне ничего не надо. Ну, говорит, пусть так и будет. И все у тебя будет, как сейчас — жена любимая, и дочка маленькая.
Глава 12
Бойся исполнения желаний — продолжение
— И как вы с этим живете?
Данут хотел спросить о чем-то другом, но вопрос получился таким. Может, даже и странным. Но хозяин его понял.
— Да так и живем, — пожал Гунтарь плечами. — Поначалу вообще ничего не поняли, жили, как жили. Ну, маг пришел и ушел, какое нам до него дело? Нам надо было делами заниматься, работать, дочку на ноги ставить. Потом годика через два, стали замечать — ровесницы Мары подрастали…
Отец замялся, зато дочка брякнула, усмехнувшись:
— Так и скажи, что титьки у них отросли и жопа выросли, а у меня, как были две бородавки, так и торчат! И задница костлявая, взяться не за что!
— Мара, — с напускной строгостью сказал отец, но дочка лишь скривилась — дескать, хватит строгого батьку изображать. Хмыкнула:
— Я ж не глухая, слышала, о чем соседки болтали. А говорили — мол, семья хорошая, но Единый за что-то наказал, коль карлица растет. Ежели Гунтарь девку в цирк отдаст, может хорошо заработать! Могла бы — убила бы их!
— Я бы таких соседей, что про мою дочку плохо говорят, сам бы поубивал, — поддакнул Данут. Повернувшись к хозяину, спросил: — Выходит, вы не с самого начала здесь жили, коли соседи были?
— Я, после войны от Синих вод далеко и не уходил, неподалеку поселился, там где Скаллен, — отозвался Гунтарь. — Это сейчас там, в основном, гворны живут, а первыми поселенцами люди были — что орки, что фолки.
— Получается, что сражение у Синих вод было неподалеку от Скаллена? — перебил рассказчика гость.
— Ну, не то, чтобы рядом, но близко, — подтвердил Гунтарь. — А сам-то знаешь, что такое Синие воды?
— Может, ручей или река? — пожал Данут плечами. — На картах такого места нет, а в хрониках не сказано толком. Там просто написано — Синие воды.
— Так раньше море, что Петронеллом зовется, Синими водами и звали, — рассмеялся Гунтарь. — Петронел — это Синее море, только на эльфийском.
— А Скален что означает?
— А Скаллен — гора черепов, только на языке ракшасов. Там, поначалу, только поселок был без названия, да кладбище. Всех, кого смогли после битвы собрать, там и похоронили. И, почему-то не наше слово приклеилось, и не эльфийское, а такое, из языка врагов. Скал — череп, лен — гора. Мы в том поселке жили. Я тогда начальником городской стражи стал, уважаемым человеком был. Пять лет прожили, десять, а потом люди начали пальцем тыкать — вот, мол, у дочери Гунтаря, дочь недоразвитая растет. Другие девки замуж повыходили, своих деток растят, а эта все в куклы играет. Жена плачет, дочка ревмя ревет! Я, поначалу, сердился, чуть в драку не лез. Какая она карлица, обычная девчонка! Так ведь сам знаешь, на каждый роток платок не накинешь. И про нас с супругой всякое болтать начали — мол, Ящеру душу продали, чтобы молодыми остаться, а за то их Единый и наказал дочкой-уродкой! Мы ж, поначалу, не замечали, что не стареем. Ты, сам-то, замечаешь, как взрослеешь? Моих сверстников, к тому времени, никого в живых не осталось, ровесницы Тачаны в старух превратились. Потому, сели мы как-то семьей, подумали, собрались, да и пошли, куда глаза глядят. Нашли здесь место, тут и осели. Поначалу тяжело было, лес вырубать нужно, пеньки корчевать, а потом ничего, втянулись. Поначалу землянку выкопали, потом дом поставили.
Мара вдруг звонко расхохоталась.
— Вспомнила, какой ты дом поначалу отгрохал! — сообщила тысячелетняя девочка. — Весь косой, кривобокий, сквозь крышу вода капала.
— Откуда я знал, как там избы делают? Всему на свете, милая, учиться надо! — рассмеялся и Гунтарь. — Зато потом наловчился. Могу сруб хоть в «лапу» срубить, хоть в «крюк». Знаешь, как это?
— Знаю, — ухмыльнулся Данут. — В «лапу» — не уверен, а в «угол» или в «крюк» — хоть сейчас срублю [2]. Я, хоть и на побережье вырос, но у нас только бревенчатые дома ставили. Как сейчас помню — бревна сушили долго, а сруб, если топоров в пять-шесть взяться, за пару дней ставили, на третий-четвертый — дом под крышу подводили.
— Мы таких домов штук десять сменили. Гниют быстро, каждые сорок лет приходилось нижние венцы менять, а каждые сто — так и весь дом, — пожаловалась Тачана. — Решили, что надо каменный строить. Мы с Марой по хозяйству трудились, а отец камни таскал, кладку вести учился.
— В Тангейне полгода подручным каменщика работал, — похвастался Гунтарь. — Зато обучился.
— А вы здесь вдвоем жили? — посмотрел Данут на мать и на дочь.
— А что с нами сделается? Думаешь, две одинокие женщины, так и обидеть кто-то сумеет? — засмеялась Тачана. Хозяйка мечтательно улыбнулась: — Эх, ну хотя бы кто-нибудь попытался обидеть, все развлечение! К нам сюда никто и не ходит, даже волки с медведями стороной обходят.
— А вы сами? — поинтересовался гость, переводя взгляд с матери на дочку, предполагая, что женщинам всегда хочется побродить по лавкам и ярмаркам, приобрести новые наряды, украшения. Как же без этого?
— Ну, а мы иногда в мир выходим, — пожала плечами Тачана. — Правда, все реже и реже. Мара, когда мы с тобой последний раз были?
— В Скаллен ходили… — призадумалась дочь. — Не то двадцать, не то тридцать лет назад. В Тангейне — может быть сто, а может, все двести не были. А что нам там делать? Смотреть, как мода меняется? Бусы с монистами покупать? Украшений у нас с мамкой целый сундук, зачем нам больше?
— Это у тебя сундук, — засмеялась мать. — А у меня только сундучок.
— Нам наряды да украшения все равно некому показывать, — добавила дочь.
— А просто, поговорить, пообщаться? — недоумевал Данут.
— О чем говорить? О том, что у соседа корова сдохла, что девка в подоле принесла? Оно мне надо? Корову жалко, а девку… Молодец, что ребенка сохранила! У нас отец иногда в мир выходит, чтобы новости знать.
Кажется, девчонке захотелось спать. Какое-то время она пересиливала себя, но глаза начали слипаться. Даже если у тебя разум тысячелетней женщины, а тело осталось детским, оно требует своего. Наконец, Мара не выдержала. Зевнула, прикрыв рот ладонью и, поднимаясь из-за стола, сказала:
— Пойду-ка я к себе. Мам, ты посуду сама уберешь? Или оставь, я завтра, с утра вымою.
— Иди спать, — ласково улыбнулась Тачана, поцеловав
