а ты конфузишься, аж мебель ломается».
С той стороны двери неуверенно постучали. Тшера закатила глаза к потолку.
— Стучать лучше прежде, чем врываться, а не после. Теперь уж входи.
«Совсем смешался. Голых девок не видел?»
— А ты одета?
«Похоже, не видел».
— Я в одеяле. Что там у тебя?
Дверь робко приоткрылась, в щёлку заглянул круглый глаз под удивлённой белёсой бровью.
— Ай, одевайся и спускайся скорей в трапезную, там торговцы приехали, и такой испуг с ними по дороге приключился! — с чувством зашептал Бир в щёлочку. — Тебе для умывания полить?
— Нет. Но кувшин принеси. Я пока оденусь.
Бир мелко закивал и, притворив дверь, поскрипел лестничными ступенями вниз, за водой. Тшера запустила пальцы в спутанные волосы.
— И гребень, Бир! — крикнула она.
Удаляющийся скрип лестницы прервался на миг и возобновился ещё бодрее.
«Услышал, кивнул и пошёл исполнять».
Приведя себя в порядок, Тшера спустилась в трапезную и застала там всё те же лица, что и ночью, с небольшим пополнением: высокий чернобровый мужчина лет тридцати пяти — по виду небогатый купец, два парня, похожих на него, словно ягоды с одного куста, и заросший, разбойничьего вида мужик. Все, кроме последнего, глядели встревоженно и даже напуганно, только заросший мужик глаз на Тшеру не поднял, хмурился и шумно сопел, ковыряя ножом под ногтями.
«Нервничает».
Хозяйка накрыла завтрак и, представив гостей, сделала купцу знак глазами: мол, рассказывай! Тот сел напротив Тшеры и, беспокойно сплетая и расплетая длинные пальцы, начал сбивчиво объяснять, что ездят-де они в Талунь каждый год — закупают здешнее яблочное вино на продажу. Он, два его сына и два наёмных охранника… (На этом месте заросший мужик — один из наёмников — как-то странно то ли всхрапнул, то ли рыкнул, но головы не поднял и завешенного кудрявым сальным чубом взгляда от своих ногтей не оторвал). Вчера, продолжал купец, они думали успеть в Талунь к ночи, но сломалась колёсная ось, пришлось остановиться на ремонт, а потом и заночевать в лесу. И вечером, когда уж стемнело, пошёл второй их наёмник («справный мужик, дело знает») от костра до ветру, а спустя время ка-а-ак заорёт!
— Что это был за вопль, кириа, и в пасти звериной так не вопят! — качал головой бледный, без кровинки в тонких губах, купец.
Все переполошились, кинулись искать наёмника, звать его, а он не отвечает, лишь горланит на одной хриплой ноте. На голос вышли…
— …к сосне старой, кривой, и она корни — вот не поверишь, кириа, но Первовечный мне в свидетели, — купец изобразил над своим лбом священный знак, — она корни-то свои из земли выпростала и крутит, ломает ими охранника моего, и будто в землю утащить хочет или о ствол в кровавую кашу смолоть!
Купец схватился за кружку, нервной рукой поднёс её ко рту, отпил мелкими глотками.
— Карис, — он кивнул на смурного наёмника, — первый к сосне подоспел и это всё увидел, топорик свой выхватил и ну рубить корни-то, а они, подлюки, крепкие, и смолой текут, точно кровью, а охранник мой уж синий, и корни эти в него… корни…
Купец запыхался, глотнул ещё воды, закашлялся, утёр губы тыльной стороной ладони, немного помолчал, глядя в сторону.
— Не могу я, кириа, подробностей сказать — как вспомню ту картину, аж вчерашний обед из кишок к горлу подымается. Да я и не смотрел. — Он махнул рукой. — Карис вблизи видел и до сей поры, видишь, сам не в себе.
Из угла вновь раздался то ли рык, то ли всхрап наёмника.
Купец сбавил голос до едва слышного шёпота и, наклонившись к Тшере, прошелестел:
— Ведьмовство ведь это, не иначе! Может, и Карис теперь проклят — ближе всех ведь подошёл и сосну эту клятую рубил, кровь и смола на руки ему попали — вон, всё из-под ногтей чистит, уж всю кожу соскоблил! Думаешь, помрёт к утру, а на новую луну помертвяком встанет да плоть живую жрать начнёт, а?
— О таких врачках я думать буду, когда из ума выживу, — хмыкнула Тшера.
Пристыженный купец потупился, залился краской, но тут скрипнула лавка в углу под Карисом.
— Думаешь, если ты ничего в жизни своей короткой не видала, то и врачки всё, ну? — пророкотал поднявшийся во весь немалый рост наёмник.
Засунув нож в подвешенные на поясе ножны, он медленной, тяжёлой поступью подошёл к Тшере, грузно опёрся о край стола обеими ладонями, шумно выдохнул настолько пропитанный брагой дух, что защипало глаза.
— У соседей моих, в Тисарах, девку задранную нашли. На веросерков думали — врачки, ну? Врачки. А девка пополам распорота, рёбра, что твой кошель, отворены и сердце вон из груди вынуто, ну. А у нас, в Малой Ульче, другую девку порешили — возвращалась по сумеркам от соседов через лесочек. И вот её я сам видел, своими глазами, вот этими вот, ну!
Карис с таким чувством ткнул себе в глаза, что чуть их не выколол.
— Задохлась девка! Я видел, как у ней в горло, уши и даже глаза набито земли, листьев да мха, что челюсть из лица вышла и рот порвался, ну! — Карис жахнул раскрытой ладонью по столу. — А теперь сосна эта клятая — новая врачка! Я, может, и не подымусь помертвячиной, но что ведьмовства в помине нет ты мне тут не трепи, иначе что же это такое, ну?! Не человечьих рук это дело, говорю тебе, а ведьмовских проклятий! Это ты не веришь, пока саму не коснулось, а чуть что — иначе петь станешь.
Тшера задумчиво побарабанила по столу окольцованными пальцами, припомнила жуткий крик, донёсшийся до неё ночью. В ведьмовство она не верила. Но и объяснения произошедшему пока не находила. Самой бы глянуть, что там да как. Девок замученных уж схоронили, но задавленного сосной наёмника вряд ли кто-то приберёт.
— От меня-то чего хотите? Сопровождения? — с лёгким пренебрежением спросила она.
— Да что с тебя… — хотел махнуть рукой Карис, но купец его перебил, резким жестом заставив умолкнуть.
— Она — Чёрный Вассал, не видишь ты, тупень деревенский?
— И что в ней, сила, что ль, боле моей?
— Толку-то с твоей силы? — Купец поморщился. — А у неё живые клинки, и голова на плечах с умом, не чета твоему.
Карис набычился, но спорить не стал.
— Пока… Пока на плечах, — проворчал он, отходя от стола.
Купец вернулся взглядом к Тшере.
— Было бы славно, кириа. — Он растянул подрагивающие губы в бледной улыбке. — Мы в Риль едем, недалеко. А в Талуни одним днём обернёмся, назавтра уж обратно, не задержим.
Тшера ещё раз побарабанила пальцами по столу, будто размышляя.
«Чем скорей соглашусь, тем меньше заплатят».
Скользнула взглядом по мальчикам, украдкой
