поглядывающим на неё из-за дальнего стола, за которым примостилась и хозяйка, на Кариса, вновь засопевшего в углу и тут же спрятавшего глаза.
«Наблюдает. В сопровождении тоже заинтересован, а спорил, чтобы своей цены не уронить. Явно хозяйка меня в провожатые сосватала и себе монетку за рекомендации получила».
— Мы заплатим, кириа, хорошо заплатим! — пообещал купец.
Тшера вздохнула, словно без особого желания поддаваясь на уговоры.
— За комнаты, еду и двадцать золотых монет сверху, — кивнула она.
Вежливо-просительная улыбка купца тоскливо обвисла уголками. Тшера состроила благородную мину.
— Уступлю пять монет, если покажете мне ту сосну.
— Я… сам тебя отведу, — пересилил себя купец. — Только близко подходить не заставляй. Там кусты вокруг, я за ними останусь и смотреть не буду.
— Не смотри, твоя воля.
…Весь оставшийся день Бир, вместо того, чтобы отдыхать на мягкой перине, как мечтал, всё переживал да зудел у Тшеры над ухом.
— Мы монет достаточно наварили, Эр, не бестолково ли к сосне той лезть?
— Денег много не бывает, — лениво отмахивалась Тшера. — Сегодня густо, завтра пусто. Да и работы на один чих — до Риля доехать. Мы б и сами туда направились, так чего бы за монеты не съездить?
«И любопытно, что ж за сосна такая кровожадная».
— Ай, вдруг тебя она тоже?.. Ну… Того? — Бир беспомощно похлопал глазами, глядя, как Тшера разыгрывает на лице недоумение. — Э-э-э-ть! — изобразил он «страшное» руками, не в силах сказать это в голос.
— Нет.
— Отчего же?
— А я не буду… — «Ссать на неё». — До ветру на неё не пойду. Ведь этим же наёмник занимался, когда сосна его, — Тшера передразнила Биров жест, — эть!
— Так ведь девки те, из Тисар и Малой Ульчи, тоже ведь не до ветру…
— Так их и не сосна…
«Но всё же любопытно, откуда столько смертей таких загадочных, будто кто внимание привлечь хочет да страху на людей нагнать».
Бир не нашёл, что возразить, и озабоченно насупился в поисках новых доводов не ехать к прокля́тому дереву. Несмотря на все его старания, гружённый яблочным вином обоз с рассветом покинул Талунь и направился по дороге, ведущей через лес, а Тшера и Бир этот обоз сопровождали.
— Ай, что тебя всё как будто влечёт туда, где опаснее, — ворчал Бир. Теперь, сидя на кавьяле, а не на низкорослом авабисе, он возвышался над Тшерой и поглядывал на неё сверху вниз, словно добрая, но для виду сварливая нянька.
«Зато теперь в его тени от солнца можно прятаться».
— Всё по закоулкам каким-то разбойничьим ездим, теперь вот на мертвяка глядеть отправились…
— В неспокойных местах работы больше.
«А Вассалов — меньше».
Лес встретил их душистой прохладой и птичьим посвистом. На дороге сквозь кружевную тень плясали солнечные брызги, а густеющая по бокам чаща не казалась дремучей, не скалилась темнотой и неведомым страхом, но и купец со своими спутниками, и даже Биарий заметно напряглись. Тшера в обманчивой расслабленности полудремала в седле, поглядывая из-под черноты опущенных ресниц по сторонам и послеживая за купцом и его наёмником — бывало, что сами охранники сдавали своих нанимателей за бо́льшую плату лихим людям, и те подстраивали недоброе.
Доехали до места прошлой ночной стоянки: старого поваленного дерева на обочине, примятых кустиков черницы и круглой выжженной плешины, оставшейся от костра.
— Пойдём, кириа, отведу тебя к той сосне, раз обещал, — позвал купец, кивком велев остальным ждать на месте.
«Да я и сама бы нашла — по запаху».
С той стороны, в которую купец направил своего кавьяла, тянуло тошнотворной металлической сладостью. Ржавь под Тшерой насторожилась, но не голодным охотником, как настораживалась, учуяв дичь. Тшера расстегнула плащ-мантию и положила ладонь на рукоять Ньеда. Впереди, за лохматыми кустами волочарницы, стоял мерный зудящий гул — как над давно не чищенной отхожей ямой. Купец остановился, кивнул на кусты.
— Дальше я, кириа, не пойду, как уговаривались. Ступай, посмотри, раз любопытно. Увидишь, что не человечьих то рук дело. Я здесь тебя подожду.
Тшера взглядом велела следовавшему за ней Биарию остаться, а сама направила Ржавь в кусты волочарницы, свободной рукой отодвигая колючие ветки. Ржавь кралась по-кошачьи мягко, поджав уши, словно чуяла запах более грозного хищника, чем она сама.
«И то верно — не человечьих…»
Земля вокруг кривой сосны была взрыта длинными рубцами и пропитана кровью. Корни неуклюже выпростались наружу, причудливо закрутились и изломались, оттого дерево походило на дохлого паука-сенокосца. Несколько изгибов белели глубокими свежими щербинами от топора и плакали тягучей подсыхающей смолой.
Человеческое тело они изжевали, измяли, выкрутили до такой степени, что лопнули и череп, и кости, и кожа, и мышцы, вытекли глаза. Корни втиснулись глубоко в плоть, смололи её, превратили в запёкшуюся бурой коркой массу, вокруг которой басовито гудел мушиный рой. И только одна рука, сумевшая высвободиться из деревянной хватки или попросту в неё не попавшая, осталась почти невредима. Пальцы всё ещё сжимали добротный нож, глубоко всаженный в корень, пережимавший раскуроченную грудь, а сквозь сеть из ручейков крови и смолы, сквозь прорехи изодранного рукава, с могучего плеча на Тшеру смотрел огромный татуированный паук.
Перед глазами вспыхнуло и на миг потемнело, как бывает, когда бьют кулаком в нос. Дыхание оборвалось на вдохе.
«Виритай?»
Сердце провалилось куда-то в живот, и скрутившиеся тугим узлом кишки защемили его едва ли не крепче, чем корни клятой сосны — мертвеца.
«Виритай!»
Тяжело спешившись, Тшера подошла ближе и рухнула на колени, оказавшись лицом к лицу с тем, кто когда-то смотрел на неё так участливо и целовал так нежно.
«Никто больше так не целовал…»
Пальцы коснулись пропитанной кровью, заскорузлой бороды, нащупали в ней резную бусину. Сомнений не осталось.
«Виритай. Вот и свиделись».
Тшера потянула бусину, но та вплавилась в кровь и волосы и не поддавалась. Подрагивающими пальцами она начала выпутывать бусину, придвинулась ещё ближе, давясь сладковатой вонью и горько-солёной слюной, стараясь не смотреть в пустые, багровеющие ещё не иссохшими сгустками глазницы. Её штаны на коленях напитались холодным и вязким, в носу щипало, под ногти набилось клейко-бурое, но бусина сопротивлялась, пока чей-то нож не отхватил её вместе с клочком бороды.
Бир сокрушённо посопел, убрал нож, обошёл вокруг дерева, озадаченно качая головой. Сначала осторожно потыкал в него кулаком, потом попинал. Напряжённо подождав несколько мгновений — не даст ли сосна сдачи — упёрся в неё плечом и покачал, пытаясь свалить, но она даже не шелохнулась — слишком крепко держалась оставшимися в земле корнями. Пропыхтев до промокшей рубахи, Бир оставил свою затею.
— Схоронить бы. — Он удручённо глянул на Тшеру. — Вот только как из корней его… ну… это… целым выудить? Пока дерево в земле, не сладить ничего…
Тшера, всё
