что оружие для всех внове.
– Хорошая у вас, Сергей Николаевич, вышла шайтан-труба.
– Как вы сказали? Интересное название.
– Николай Михалыч, дозвольте старому охотнику [15] попробовать? – Гиляровский весь – сплошной азарт и предвкушение.
Ну что ж, не станем обманывать его ожиданий.
– Извольте, Владимир Алексеевич.
Мина Дяди Гиляя ложится точно в цель. Король журналистов с первого раза превзошел нас всех, профессиональных военных.
– Эх, десяток годков скинуть, я бы к вам в эскадрон записался вольнопером.
– Да я и сейчас бы вас взял с удовольствием. Какой вы старик? В самом расцвете сил мужчина. Но думаю, что своим пером вы принесете гораздо больше пользы в этой войне.
Власьев кашляет в кулак. Достает из недр своей волшебной телеги странное ружье: приклад и треть ствола от стандартной «мосинки», а дальше ствол-труба с приваренными к нему раскладными сошками и прицельными приспособлениями.
– Это еще что за вундервафля?
– Какая еще вафля? – моргает он.
– Вундерваффе – чудо-оружие по-немецки, – поясняю я, хотя термин еще не в ходу. Его придумает намного позже нацистская пропаганда.
– Теперь понятно, – смеется он. – Это – минометная винтовка. А это к ней припас.
Мичман открывает очередной ящик – внутри аккуратно уложены веретенообразные мины с хвостовым оперением. Власьев снаряжает магазин своего детища патронами, закладывает в ствол мину.
– Стрелять по навесной или прямой наводкой?
– Прицел приспособлен под прямую, но навесом бьет на триста-четыреста саженей.
– А прямой?
– На двести.
Ну вот, так хорошо начиналось, когда он упоминал привычные килограммы и миллиметры. Теперь снова вести пересчет.
В голове умножаю на два, чтобы перевести сажени в более понятные мне метры. Ничего, нормально так: четыреста и шестьсот-восемьсот метров.
– Дозвольте испытать?
– Конечно, господин штабс-ротмистр.
– Благодарю.
Передергиваю затвор, досылая патрон в патронник, упираю приклад в плечо, целюсь.
Ж-бах! Комья земли и дым поднимаются почти там, куда я и целил.
– Отличная вещь.
– Владейте, подарок. К нему два десятка мин.
Обнимаю Власьева от души. Благодетель. Это ж почти РПГ. Правда, тот ближе к ракетам с реактивным принципом.
Случайно проговариваюсь вслух.
– Простите, вы о чем? – смотрит на меня с изумлением мичман.
Как хорошо, что он инженер и способен понять с полуслова.
Как могу, объясняю принцип действия ручного реактивного гранатомета.
Власьев в задумчивости скребет пальцами подбородок.
– Вы просто кладезь идей, Николай Михалыч…
Время подходит к вечеру. Договариваюсь с Власьевым, что мичман и его команда заночуют в нашем расположении – ну не гнать же их от меня на ночь глядя. Обещаю, что их накормят и спать уложат.
– И в баньке выпарят? – хохочет Власьев, вспомнив старую русскую сказку.
– Задержитесь еще чуток – можно и баньку организовать, – подтверждаю я.
Нравится мне этот мичман и его команда. С удовольствием бы под себя загреб, да кто ж мне отдаст толкового кадра. Я б точно не отдал.
Гиляровский долго мнется – неожиданное качество для газетчика, потом вдруг решается:
– Николай Михалыч…
– Слушаю вас, Владимир Алексеевич.
– Простите покорно, что напрашиваюсь… Дозвольте побыть вместе с вашим эскадроном какое-то время? Недельку, если не надоем – так две.
Он смотрит на меня глазами Кота в сапогах из американского мультика. Ну как такому откажешь?! Правда, как обычно, имеется хотя бы одно «но».
Задумчиво чешу вспотевший затылок.
– А как же ваше издание? Они, наверное, ждут от вас новые статьи…
– С редактором я разберусь. Скажу, что готовлю такой материал – пальчики оближут. Уверен, мне пойдут навстречу, – обещает Гиляровский.
– А этот материал – он что, будет полностью посвящен нашему эскадрону? – мысленно начинаю подсчитывать политические барыши я.
Пиар в нашем деле – штука полезная. Иногда помогает открывать нужные двери. А если пойдет, как я задумал, дверей впереди будет много. Даже слишком.
– Ну вы же не будете против? Мне кажется, надо распространить передовой опыт по всему фронту, – приводит веские аргументы Гиляровский.
Собственно, сейчас он озвучивает мои мысли.
Так и есть. Держать «ноу-хау» при себе я точно не собираюсь. Чем быстрее наш опыт дойдет до «нуля», ну то есть передка линии фронта, тем больше шансов развернуть-таки проклятое колесо истории в нужную сторону. Конечно, брать штурмом Токио в мои планы не входит, но отстоять текущие позиции и получить, скажем, контрибуции от японцев – самое то!
– Только надо понимать – ко всем частям он будет неприменим. Все-таки у нас свой круг задач. Мы в первую очередь разведывательно-диверсионное подразделение. Наша специализация: сбор разведданных и рейды по тылам врага, – осторожно напоминаю я.
– Безусловно, я обязательно упомяну об этом. Если хотите – дам вам прочитать материал, перед тем как отправить его в редакцию.
Оказывается, Дядя Гиляй готов даже на журналистский подвиг. Не каждый работник масс-медиа способен на такое. Я уж не говорю, что некоторые газетчики вообще пишут от балды. И их заметки, изобилующие «стремительными домкратами», вызывают у нас на передке иронию и горький смех.
– Есть еще один вопрос, Николай Михалыч…
– Только если это не военная тайна, – смеюсь я.
– Что вы! Не сочтите за бестактность, но… Не боитесь ли вы вызвать гнев и раздражение там, наверху? Вы же знаете, насколько косным порой бывает наше военное начальство, как сторонится передовых идей…
– И не только начальство, – вздыхаю я. – Вы затронули больную тему, Владимир Алексеевич. Даже здесь в полку я столкнулся с непониманием. Большинство офицеров по-прежнему считают меня выскочкой и воспринимают мои идеи в штыки. А что касается генералов… Пока мне идут навстречу. Надеюсь, это будет продолжаться максимально долго, хотя… «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев и барская любовь».
– Да, лучше Грибоедова, пожалуй, не скажешь, – кивает Гиляровский. – Так что, Николай Михалыч, не помешаю я вам? Если что, можете использовать меня наряду с нижними чинами. Никаких обид с моей стороны…
– Вы уж лучше потренируйте моих солдат. Покажите, чему научились от вашего сэнсея Китаева, – предлагаю более подходящий вариант я.
– Обязательно, – улыбается в усы он.
Определяю его на ночлег в том же доме, где квартирую. Мой ординарец уже готовит для Гиляровского постель. Судя по взглядам домового, к журналисту он испытывает просто священный трепет. Всем нам Дядя Гиляй кажется небожителем, хотя Владимир Алексеевич ведет себя весьма демократично. Не скажешь, что «король», пусть и журналистики.
Вечером на огонек заходят свободные от дежурства офицеры эскадрона и вольноопределяющиеся. Стол для них снова накрыт, правда, на сей раз никакого алкоголя – хорошего понемногу, особенно на войне.
Отсутствие хмельного не мешает интересной беседе.
Начинается она с того, что Гиляровский присутствовал на ужине бойцов моего эскадрона и остался
