На этот раз Валак устроил форменную истерику. Едва генерал вошел в комнату, как попал под шквал обвинений и полубессвязных тирад, суть которых улавливал с большим трудом. Советник явно был не настроен на конструктивный разговор.
— Извините, но я так и не понял, зачем вы меня вызвали, — сказал Тонорим, воспользовавшись паузой.
Виида остановился лишь потому, что ему стало не хватать дыхания.
Советник воззрился на одетого в повседневный мундир протеже, замершего напротив стола, и открыл рот. Но не для того, чтобы ответить, а чтобы глотнуть еще порцию воздуха.
— У меня много дел, — напомнил Тонорим, — я собираюсь лично проинспектировать, как обстоят дела со снабжением…
— Вы! Лично! Ха! — Лакиш ударил кулаками по столу. — Хватит притворяться!
ХофСэм посмотрел на него исподлобья.
— Советник, я понимаю, что вы чем-то расстроены. Если у вас есть ко мне какие-то претензии, я слушаю. Только не нужно истерик.
Высокопоставленный политикан дрожал, точно через него пропускали ток. Рука лакиша нырнула в карман одеяния и извлекла ингалятор с наркотиком. «Эфирная дева».
«Выходит, слухи верны, и Советник подсел на эту дрянь».
— Вы хоть понимаете, что натворили? — прохрипел Виида, вдохнув порцию наркотика и пряча ингалятор обратно. Седативный эффект «Эфирной девы» не замедлил сказаться — лакиш заметно успокоился, но безумие и злоба в его глазах никуда не исчезли.
— Не знаю, о чем вы, — ответил генерал.
— Вы публично поставили под сомнение мой авторитет и мое слово.
— Каким образом? — удивился Тонорим.
— Таким! Вы скептически отозвались об установленном мною правиле для шаари. Они — не пленники, но их перемещения и действия ограничены.
— Но это несправедливо. Речь идет о равном партнерстве, — возразил генерал.
— Речь идет о нарушении правил! — прошипел Советник. — Я и «призраки» договорились еще до вашего появления, в какой степени они будут свободны в пределах базы. На этом этапе они обязаны жить в лаборатории. Точка! Или, может, хотите все изменить?
— Пожалуй…
— Что? — вытаращил глаза Виида.
— Что было до меня, меня не касается, — ответил ХофСэм. — Я требую, чтобы было уравнены в правах со всеми другими.
— На каком основании?
— Вы сами говорили о доверии. Вы освободили призраков из-под власти Фиты ШакРок. Получается, для чего? Чтобы самому стать хозяином? Мне лично не нужны союзники в статусе подневольных.
Виида вдохнул еще наркотика.
— Не вы тут диктуете условия. Напоминаю — я руководитель проекта.
— Но я руковожу операцией, — напомнил Тонорим. — Вы взяли меня сюда в расчете на успех, верно?
— Вы не вправе ставить условия.
— Теперь, думаю, мне придется это делать.
— Вы… вы… наглец! Помните, что если бы не я, вас бы растерли в порошок за своеволие и дерзость… Если бы не я, после Мелота вас, скорее всего, арестовали бы, лишили звания и, в лучшем случае, сослали на отдаленный мир, где вы гнили бы остаток своих дней…
— Верно, — кивнул Тонорим, потемнев. — Я не забыл. Но, по-вашему, это значит, я должен стать вашим слугой?
— Зря я дал слово вашей матери, — проворчал Советник. — Ради нашей давней дружбы она просила, чтобы я не допустил карательных мер в отношении вас.
Тонорим сжал челюсти до хруста. Его мать когда-то была служанкой в доме Вииды и одно время его любовницей. Сложись все иначе, сейчас Советник был бы отцом Тонорима, но судьба — или Великий Дух Доа — оказались милостивы. Валак до сих пор питал к матери Тонорима слабость, чем и объясняется, не в последнюю очередь, его отношение к дерзкому генералу. ХофСэм так и не мог определить для себя, что за игру ведет Виида. Нет ли здесь еще чего-то, кроме желания заполучить в проект командира с нестандартным мышлением?
Вряд ли Валак ответил бы на этот вопрос, даже задай его Тонорим напрямую.
— Так или иначе, Советник, но я не собирался задевать ваш авторитет, — сказал генерал. — Мне нужны «призраки», на них строится план операции. Мои задача взять Цитадель с минимальными потерями, а это означает, что чем больше мы сможем сделать до момента, как проникновение обнаружат, тем лучше. Тем меньше потерь у нас будет. — Генерал кивнул куда-то в неопределенном направлении, в сторону ближайшей стены. — Хибранийцы отлично тренируют спецназ. Но вряд ли кто-нибудь из лакишей успеет обучиться настолько, чтобы стать ровней даже своим инструкторам. Вольные охотники могли бы взять на себя работу «призраков», но они не знают Цитадели. Именно поэтому я не хочу рисковать и посылать внутрь никого из них, хотя не сомневаюсь в их профессионализме.
Виида прищурился.
— Вы — молодой дурак, Тонорим. Глупый идеалист. Думаете, если вы станете прыгать перед шаари на задних лапках, то это будет гарантией их преданности?
Тонорим напрягся.
— Я терпел подобные оскорбления от старых ватту[12] из Генштаба, но не потерплю от вас. Держите язык за зубами, Советник.
— Угрожать? Мне? На моей базе?
— База принадлежит Таглиане.
Спор зашел в тупик. Тонорим ждал, что скажет Советник, а тот, выключившись, пялился в стену.
— Если разговор закончен, я пойду. Встречусь с шаари и узнаю их требования, — проговорил ХофСэм, устремляясь к двери.
— Стойте, Тонорим! — буквально завопил Советник. — Нет, вы этого не сделаете!
Лакиш выскочил из-за стола и, забыв о своем сане, бросился генералу наперерез. Тот удивленно воззрился на Вииду. Кто видел хотя бы однажды, чтобы Советник носился сломя голову? Это было чудом.
— Боюсь, мне придется, — ответил Тонорим без тени сомнения. — Вы опасаетесь предательства «призраков», но, мне кажется, перегибаете палку. Сбежать отсюда у них было много возможностей. Не сбежали.
— Но могут еще планировать!
— Я поговорю с ними.
— Думаете, они расскажут, признаются?
— Посмотрим. В любом случае, шаари вовсе не те, кого я хотел бы делать своими врагами. Ибо они полноправные союзники, либо я… умываю руки.
Советник оскалился.
— Не посмеете!
— Посмею. Не нравится — можете применить свои грязные методы против меня. Небось, уже накопали компромат. — Генерал заглянул в глаза Советнику и подумал, что сейчас тот скорее жалок и испуган, чем реально опасен. Многие боялись Вииду, о нем ходили темные слухи — в частности, что именно он прямо или косвенно стоит за недавней смертью Экона Лукуу — однако Тонорим не боялся его. Генерал видел смерть на поле брани, она дышала ему в лицо смрадом разложения, поэтому он знал цену таким очевидным истинам как жизнь и свобода.
