— Милая, может, вам нужно сходить в уборную? — Старушка явно беспокоилась, чтобы соседка не испачкала ее одежду. — Или попросите у стюардессы пакет. Но я бы предпочла, чтобы вы…
— Со мной все в порядке. — Дита поправила волосы и вновь откинулась на спинку кресла.
«Предчувствия — это еще не факты. Они предупреждают, что катастрофа может случиться. А может и не случиться. Двадцать минут до посадки. Двадцать минут… — Моряна хладнокровно обдумала происходящее. — Даже если я позвоню в Тайный Город, они не сумеют навести межконтинентальный портал на движущийся объект. У меня нет никакого маяка, только телефон, а он будет давать помехи. Да и контракт запрещает использование магии. — Дита погладила лежащую на коленях сумочку. — Будем надеяться на лучшее».
Дрожь становилась сильнее.
* * *
Любой самолет состоит из тысяч разнообразных деталей и частей. Конструкция самолета продумывается годами и проходит самые суровые испытания. Построенный самолет тщательно обкатывается и доводится до ума. И только после этого запускается в серию. Любой самолет теоретически представляет собой надежнейшую машину. Драконовские меры контроля на производстве приводят к тому, что большая часть катастроф случается из-за «человеческого фактора»: кто-то устал, кто-то недоглядел, кто-то запутался. Но «человеческий фактор» может сыграть свою роль и раньше. Восемь лет назад, на сборочном заводе в штате Вашингтон кто-то отвлекся, чтобы сделать погромче радио. Или пил кофе. Или думал, что сказать жене, по поводу вчерашней попойки. Или переживал последствия той самой попойки. Или…
Ничтожный дефект был допущен при постройке злополучного «Боинга» за восемь лет до того, как на его борт поднялась моряна. Ничтожный дефект, который не разглядели ни на одной профилактике.
* * *
— Башня, у нас проблемы!
— Что случалось, 929?
— Вибрация!
— Попали в зону турбулентности?
— Нет. Корпус трясет.
— Капитан, мы не выдержим!
— Черт! Башня! Мне нужно срочно снижаться!
* * *
Трещины в металле становились все крупнее. Из тонких паутинок они превратились в широкие рваные раны на теле самолета. Расширяющиеся раны.
* * *
— Уважаемые господа, наш самолет заходит на посадку в аэропорт Нью-Йорка. Хотим напомнить, что вам необходимо подготовиться к паспортному контролю…
Голос стюардессы был профессионально бесстрастен, улыбка профессионально безжизненна, но за безмятежной маской выдрессированной красавицы Дита почувствовала страх.
«Она уже знает».
Ощущение приближающейся беды переросло в уверенность, которая, как ни странно это звучит, принесла спокойствие. Дита медленно намотала на запястье тонкий ремешок сумочки и посмотрела на старушку с голубыми волосами. Та уже несколько минут о чем-то увлеченно рассказывала.
— А мой внук работает на Уолл-стрит. К счастью, офис его компании не располагался в башнях-близнецах.
— Повезло, — улыбнулась моряна. — Вашему внуку повезло.
* * *
— Башня, у нас разгерметизация!
— Где?
— Не можем понять! Приборы свихнулись!
— 929, мы освободим вам дорогу! Снижайтесь! Идите вниз!
— Башня, я на ручном управлении! Вибрация усиливается!
— Снижайтесь!
— Я пока держу, но рули слушаются все хуже!!
— Внимание! Красный код! Красный код!!
— 929, снижайтесь!! Срочно!! Мы очистили коридор!!
— Скоро снизимся, — неожиданно спокойно произнес капитан.
— 929, что случилось?
— Мы теряем крыло. — На заднем плане послышался чей-то крик, но голос командира корабля был бесстрастен. — Да хранит нас бог! Прощайте.
* * *
Оторвавшийся правый двигатель сокрушил хвостовое оперение «Боинга», превратив многотонный самолет в неуправляемую, беспорядочно летящую к земле кучу металла.
* * *
Центр сердечно-сосудистой хирургии им. Бакулева
Москва, Ленинский проспект,
6 сентября, пятница, 16.00
Они собрались почти сразу же после операции. Трое наблюдателей, на которых обратила внимание Маша: стройная, лет тридцати, женщина с красивыми ореховыми глазами и светлыми, вьющимися волосами, собранными в тугой пучок, грузная, страдающая одышкой старуха и тощий брюнет. Не переодевшись, не сняв халатов, они свободно, как старые знакомые, расположились в личном кабинете Кабаридзе и не спеша потягивали предложенный секретарем кофе. И молчали. Это было несколько необычно. Если эта троица действительно наблюдала за кем-то, они должны были бы обменяться мнениями, переброситься хотя бы парой фраз, а вместо этого полная тишина. Не нарушившаяся даже после появления Кабаридзе. Профессор плотно прикрыл дверь, молча прошел к своему креслу, тяжело опустился в него и медленно обвел взглядом наблюдателей. Очень медленно. Он явно ждал, что хоть кто-нибудь из них что-нибудь скажет, хоть что-нибудь, но они молчали. Не отворачивались, не прятали глаза, но молчали. Длинные пальцы Кабаридзе выбили на столешнице замысловатую дробь. Он опустил голову, вздохнул, но тут же снова вскинул подбородок.
— Что скажете, друзья?
— Талантливая девочка, — осторожно произнесла старуха. — Уверена, она могла бы стать одной из нас.
— Согласен, Екатерина Федоровна, — кивнул профессор. — Я тоже не сомневаюсь в ее магических способностях.
— В отличных, я бы сказал, способностях, — подчеркнул брюнет. — Сколько времени Маша готовилась к операции?
— Меньше трех часов.
— Она провела ее блестяще. По вашим меркам, разумеется, но — блестяще!
Брюнета звали брат Ляпсус, и он давно заслужил славу одного из лучших докторов Тайного Города. Брат Ляпсус был эрлийцем, а эти вассалы Темного Двора обладали искусством врачевания едва ли не на генетическом уровне.
— Маша провела операцию блестяще по любым меркам, — прохладно заметила женщина, последняя из приглашенных профессором наблюдателей. — Никто из нас не смог бы сделать ее лучше без использования магии. — Женщина помолчала. — Маша чувствует пациента. — Снова пауза. — Она прирожденный Целитель.
Кабаридзе покачал головой:
— Спасибо, Олеся.
Доктор Старостина сухо кивнула:
— В этом нет моей заслуги, Реваз, я так вижу. — Она поставила пустую чашку на стол. — Мне показалось знакомым лицо Маши.
— Год назад ты прочла несколько лекций их потоку.
— Возможно. — Олеся задумалась. — Но я должна была почувствовать ее способности.
— Маша очень закрыта, — вздохнул Кабаридзе. — Я и сам не сразу распознал в ней мага.
