– Что со мной произошло? – сумел наконец с усилием произнести гауптштурмфюрер. Он поразился звучанию собственного голоса, ставшего хриплым и каким-то каркающим. – Я хочу… видеть. Что со мной сталось?..
Анна подошла к нему ближе, так что он обостренным обонянием ощутил всю палитру ее ароматов. Протянула руки, с щелканием повернула какой-то рычаг, затем положила свои руки на изголовье ложа, на котором пребывал Иоахим, прикладывая заметные усилия, стала поднимать. Грубер почувствовал, что его голова поднимается все выше и выше, практически под самый потолок помещения. Крепления с металлическим щелчком замкнулись, ложе встало в почти вертикальное положение. Анна снова показалась в поле зрения, подошла к какому-то крупному прямоугольному предмету, стоящему у стены, сдернула с него занавеску. Грубер увидел, что это зеркало.
Оттуда, из мира отражений, на него уставилось невообразимо жуткое, покрытое чешуей цвета металлического отлива чудовище. Пасть чудовища была распахнута, между острых зубов на полтора метра вниз свесился длинный раздвоенный язык. Длинный хвост свисал почти до самого пола. Все могучее тело его было привязано к массивному металлическому ложу широкими кожаными ремнями, на шее блестел стальной ошейник, длинная цепь от которого шла к петле, вделанной в бетонную стену.
– Что вы наделали?! Лучше бы я умер! – с громогласным сипением, басовито проорал он так, что сам воздух в камере затрясся, а Анна заметно побледнела. – Кто я теперь?! Кто я?!
Его голос грохотал глубоким басом, но постепенно начал подниматься вверх, доходя до невыносимого, практически ультразвукового визга. Казалось, что даже прочнейшие стены подземного укрытия вот-вот не выдержат и рассыпятся в пыль. Анна сжала свою голову обеими руками, ее глаза начали выкатываться из орбит, рот открылся, не выдерживая давления, она завизжала в ответ:
– Заткнись! Заткнись! Прекрати истерику, ты же офицер, гауптштурмфюрер! Возьми себя в руки! – она кричала так громко, что на мгновение даже перебила чудовищный визг, рвавшийся из перерожденной глотки Грубера. – Ты давал присягу, так что, в каком бы ты ни был обличье, ты обязан выполнять ее! Ты на службе у Гитлера!..
Между стенок есть пространство.
Кому душно, кому рай,
Если ты там очутился,
Пропадай – не унывай!
Полковник НКВД Александр Бирюков шумно вздохнул и отодвинул от себя папку с делом, которую он перечитывал снова и снова до рези в глазах. Вцепиться было не во что, как он ни напрягал свое воображение и хватку матерого чекиста. Бирюков был разочарован, более того, он был не на шутку перепуган ответственностью за операцию «Янычар». Ответственность хороша, когда ты контролируешь ситуацию. А то, что происходило все эти дни, даже отдаленно не походило на контролируемую ситуацию. Приказы разведгруппам давались мимо него, связь шла параллельно, не касаясь полковника даже краем, так что данные о прохождении спецоперации он получал лично от генерала Трофимова, если тот считал нужным делиться с подчиненным. А делился информацией генерал крайне скупо, Бирюков не знал практически ничего.
Полковник крепко обхватил свою голову руками и издал стон. Война продолжалась, она была в самом разгаре, весь народ прикладывал усилия для победы, только он – полковник народного комиссариата внутренних дел Александр Бирюков – как будто стоял в стороне. В роли наблюдателя. Будь он следователем, ведущим дело о самом себе, он давно осудил бы себя за саботаж и приговорил к расстрелу. Но выстрелить в себя из собственного наградного пистолета у себя в кабинете у полковника не поднималась рука. Бирюков встал и, нервно ломая пальцы, подошел к занавешенному по случаю светомаскировки окну.
Город жил своей обычной военной жизнью. По широкой площади проносились выкрашенные в зеленый цвет грузовики, пролетали черные легковые автомобили. Звучно печатая шаг, прошел строй солдат с примкнутыми штыками. Александр Бирюков потянулся за портсигаром, достал папиросу, по привычке смял гармошкой картонный мундштук и закурил. Пара затяжек крепкого табака, как и ожидалось, принесли некое равновесие в беспокойную душу полковника. Он задумался.
– Ну и к черту! – сказал он сам себе. – Пусть все будет, как будет, и трупы наших врагов проплывут мимо нас вниз по течению реки.
Операция с самого начала пошла наперекосяк. Несколько разведгрупп, выброшенных практически наугад, не вышли на связь. Исчезли. В военное время исчезновение выброшенной в тыл врага разведгруппы было делом обычным. Но когда пропадали шесть групп подряд, иначе, как саботажем, ситуацию назвать было уже нельзя. А саботажником автоматически становился он, полковник НКВД Александр Бирюков, ответственный за выполнение этой мутной спец-операции.
Ему необходимо было срочно найти выход из создавшейся ситуации: кем-кем, а козлом отпущения он становиться не собирался. Бирюков задумался.
Один выход был, рискованный и довольно-таки неприятный. Но если бы этот выход сработал, Бирюков убил бы сразу двух зайцев: снял ответственность с себя и уничтожил генерала Трофимова. И как генерала, и как советского человека.
У Бирюкова было правило: принял решение – выполняй! Он сел за стол и, стиснув до скрипа зубы, взял лист бумаги, пододвинул к себе выполненную в форме глобуса чернильницу с пером и принялся писать.
Донесение пошло не по партийной линии, как вначале думал поступить Бирюков. Он быстро передумал: правило не выносить сор из избы в его ведомстве действовало четко. Нарушители-жалобщики и осведомители рано или поздно однозначно кончали плохо. Не всегда на первом витке карьеры, отнюдь нет. Но они автоматически заносились в список «на съедение» и съедались Системой, или Органами, съедались обязательно хоть за месяц, хоть за несколько лет. А заносить себя собственными руками в список «на съедение» дальновидный полковник, обожавший шахматы, вовсе не собирался. Нет, жрут пусть других, а он – полковник Бирюков – будет стоять в сторонке и, улыбаясь, наблюдать.
Подумав и перетасовав в уме «колоду» из своих командиров, полковник остановил свой выбор на одном из заместителей, третьем лице в наркомате.
Именно этот человек и должен был стать адресатом обличительного письма Бирюкова, в котором тот обвинял Трофимова в пособничестве врагу – немецким фашистам. Речь шла и о загубленных разведгруппах, и об использовании разоблаченных врагов народа в совершенно секретном мероприятии, и о том, что сама операция «Янычар» являлась фикцией. Про задокументированные факты и свидетельства полковник не упомянул, справедливо посчитав, что раз в деле фигурируют враги народа, то остальные обстоятельства точно не имеют значения. А серьезный человек, которому адресовал свое письмо Бирюков, был руководителем разведывательно-диверсионного направления. Полковник даже ухмыльнулся при мысли о том, что теперь сделают с Трофимовым. Сожрут, переварят и выгадят!
