Для Кая, Арзашкун был гораздо бо́льшим, чем просто прибежищем от опасных сущностей Имматериума. Это было место, в котором он мог обрести покой, в полной мере отвлечься от своих бед и найти уединение. Сюда не имел доступа никто, кроме тех, кого Кай специально приглашал разделить с ним пространство грёзы, и сейчас он блаженствовал в тишине, которая наполняла каждую комнату и царила под куполами пышно украшенного строения.
Кай спустился по ступеням во внутренний дворик. Его походка была лёгкой, а мрачноё настроение, бывшее его постоянным спутником со времён бедствия на "Арго", понемногу улучшалось. Страх всё ещё не исчез, он таился на задворках его восприятия, но Кай больше не желал признавать его власть. Вспоминать означало чувствовать, а чувствовать означало переживать. Десять тысяч смертей, что кричали у него в голове, на какое-то время расстроили рассудок Кая, и астропат не был уверен до конца, что разум вернулся к нему в целости и сохранности. И всё-таки те несколько раз, когда ему удавалось сбежать в Арзашкун, были тем временем, когда он мог без свидетелей зализывать свои раны и испытывать все прелести созданного человеческим воображением, не боясь чудовищных воспоминаний и ужаса сопереживания.
Кай толчком распахнул двери в главный зал и втянул запахи ароматических ламп и свежей зелени. В центре помещения искрился круглый бассейн, чья чаша была облицована плиткой с ромбовидным узором золотого и алого цветов. Серебряный фонтан в виде героического воина с трезубцем поблёскивал в солнечном свете, лениво струящемся вниз через витражи купола.
Листья пальм слегка колыхались на ветерке, дующем из открытой двери; сильно пахло цитрусами и кальянным дымом. Воздух благоухал ароматами далёких стран давно ушедших времён, и для Кая связь с прошлым была мощной опорой в этом царстве воображения и грёз. Если бы он пожелал, то смог бы воплотить в явь любую прихоть своего сознания, но здесь уже было всё, в чём он нуждался: покой, одиночество и исчезновение тысяч голосов, шумно требовавших его внимания.
Кай петлял между поддерживающими крышу колоннами из мрамора и нефрита, направляясь к широкой изогнутой лестнице, которая вела наверх в крытую обходную галерею. С изящных арок свисали боевые знамёна, багряные, изумрудные и золотые, – награды, добытые в битвах, которые уже никто не помнил. Казалось удивительным, что такие ужасные и роковые для жизней тысяч людей события смогли забыться с такой лёгкостью. От солдат, что сражались в тех битвах, остался лишь песок Пустой Земли, но когда-то их жизни имели значение. И неважно, что ход истории снизвёл каждую из них до ничтожных песчаных крупиц. В своё время они были важны, в своё время они что-то изменили в мире.
То, что эти изменения теперь существовали лишь в грёзе, не умаляло значения их жизней. Кай помнил о них, пусть даже и памятью, заимствованной из рукописи примарха. В своё время о Кае тоже забудут, но эта мысль не вызвала у него страх, а наоборот, заставила улыбнуться. Во времена, подобные нынешним, забвение должно почитаться за счастье. Быть восхваляемым всеми, быть тем, на кого рассчитывает такое множество людей – вот это было бременем, которое никто и никогда не должен на себя взваливать.
Кай поражался, как люди вроде Малкадора, лорда Дорна или Хормейстера его выдерживают.
Он задержался у подножия широкой лестницы, закрыл глаза и погрузился в журчащие звуки фонтана. По картине, видимой его вторым зрением, пробежала рябь, в лицо пахнуло ветерком, и Кай вдохнул ароматы страны, уже давно отошедшей в область преданий. Запах был одним из самых сильнодейственных ощущений в пространствах грёз, и головокружительное благоухание алиназика[46], хабиша и махлепи[47] перенесло разум Кая на базар под открытым небом, где на переполненных улочках толкались толпы потных тел: говорливые продавцы, торгующиеся покупатели и карманники с сомкнутыми шрамами ртов.
Кай ощущал запах дыма костров для приготовления пищи, вздымающихся клубов гашиша и насыщенных паров папаскары[48], разливаемой из глиняных кувшинов по оловянным кружкам, прибитым к распивочным местам. Воспринимаемое было настолько реальным, что Каю пришлось схватиться за резную балюстраду, чтобы не осесть на корточки от накатившей на него пронзительной тоски.
В уголках глаз защипали слёзы, и Кай спросил себя, откуда он может знать эти звуки и запахи. Они не были фантазией, вызванной из глубин его воображения, нет, это были воспоминания о чувственных впечатлениях, которые принадлежали чужому разуму. Эти ощущения были добыты из глубин памяти столь древней, что Кай был ошеломлён тем, что на свете есть ум, который в состоянии вместить в себя столько истории.
Он задохнулся и открыл глаза. Мир дрогнул, когда Кай на мгновение упустил контроль над его материальностью. Его дыхание было частым, хотя он и понимал, что не дышит по-настоящему в этом пространстве грёзы. Тело Кая лежало на койке, погружённое в сон, однако определённые законы реальной Вселенной продолжали действовать и в царстве грёз – хотя для того, кто существовал в мире, лежащем за пределами разумения большинства смертных, термин "реальная Вселенная" был почти что бессмыслицей.
Его глаз уловил промельк движения, и Кай поднял взгляд на галерею как раз вовремя, чтобы заметить человека, исчезающего из поля зрения. Какое-то мгновение он стоял в полном ошеломлении, не в силах поверить в то, что он только что видел. Кто-то другой в пространстве его сновидения? Каю доводилось слышать сказочные истории о могучих псайкерах, которые могли вторгаться в грёзы сновидцев и изменять структуру их разума, но утверждалось, что последний из этих когносцинтов умер тысячи лет назад.
"Погоди!" – заорал Кай, срываясь с места и перескакивая через две ступеньки за раз. Он совершенно выбился из дыхания, пока добрался до лестничной площадки, и развернувшись на девяносто градусов, вскарабкался по последнему пролёту. Каменный мозаичный пол украшали узоры с квадратно-спиральным мотивом в виде лабиринта с единственным входом и выходом. Кай бросился по галерее к тому месту, где он в последний раз видел таинственную фигуру.
В арках проёмов вздувались шёлковые занавесы, пропуская стук далёкого барабана, который раскатывался пульсом другой эпохи. Кай не видел ни одного музыканта, и знал, что для его грёз эти звуки были такими же невозможными, как и зрелище незваного гостя. Он пробежал вдоль галереи, оставляя перестук за спиной, и прошёл через закрытый пологом дверной проём, очутившись в комнате, полной света и зелёной поросли. Через пол прорастали деревья, словно после тысяч лет людского небрежения эту крепость снова захватила природа. С пилястров свисали золотые гобелены ползучих лоз, а оконные проёмы обвивали гирлянды трепещущих листочков.
