Шур перехватил его, остановил:
— Нет, лучше я пойду.
Лаз был узковат для сфинкса, он с трудом протиснул в него своё гибкое тонкое тело. Прошла минута, другая… И вдруг из-под земли донёсся приглушённый расстоянием вопль: «А-а-а! Помогите!» Сомневаться не приходилось, так вопить мог только коротышка. А миг спустя к воплям присоединился грозный рык сфинкса.
Что происходило под землёй, Максим не знал, мог лишь догадываться. Нет, он не хотел догадываться! Он выхватил станнер, и ждал, не отводя глаз от чёрного отверстия. Огница подошла к нему, взяла за руку, крепко сжала. «Страшно», — шепнула на ухо. Страшно? Да, Максиму было страшно — за друзей, нарвавшихся на непонятное и оттого жуткое. А за себя? Разве ему здесь, на поверхности, что-то грозило? Внезапно представилось, как земля вокруг вспухает белыми выростами…
Додумать он не успел. В отверстии зашуршало, Максим дёрнулся, едва не нажав на кнопку спуска… Из норы вывалился Гундарин. Трясущийся от ужаса, перемазанный грязью, но вполне целый и невредимый.
Коротышка вскочил на ноги и драпанул бы, только его и видели. Но Максим уже опомнился, схватил за руку, удержал.
— Что там было?
— Нне… знай… йю… — Гуня стучал зубами, и отнюдь не от холода. — Большое, с зубами, с когтями. Темно там! Ничиво не видать…
— Шур где? — не отпускал его Максим.
Гуня помолчал немного, опасливо оглянулся на дыру. Предположил:
— А-а… наверно, его этава,… разорвали.
— Что?!
Максима обдало холодом. Шур погиб?! Нет, не может такого быть! Он рванул к норе, не думая, как протиснется в лаз, не думая, что поджидает его там, в абсолютной темноте. Он спешил на помощь другу!
Но и Огница сообразила, о чём идёт речь.
— Нет!
Схватила за руки, повисла, не пуская к норе. Силы и веса у неё было достаточно, чтобы удержать. Максим зло зашипел, крутанулся, пытаясь вырваться из цепких рук девушки.
— Пусти! Там Шур погибает!
— Не пущу! Ты тоже погибнешь!
Она норовила оттянуть Максима подальше от норы, от дерева, под которым та скрывалась. А он старался отцепить её руки, оттолкнуть от себя. Но силы были примерно равны, ни одному не удавалось задуманное.
Они боролись, натужно сопя, разбрасывая по сторонам комья грязи из-под ног, пока спокойный голос за спиной Максима не сообщил:
— Всё, можешь его отпускать.
Слов Огница не поняла, потому продолжала держать парня. А тот резко развернулся, заорал радостно:
— Шур?! Ты живой!
— Почти.
Сфинкс выпростался из норы и тут же скривился от боли. Правый бок у него был разодран до крови.
— Ты ранен?! Что там было? А то от короткого толку никакого. Лепечет: «зубы, когти».
— Он правильно говорит, — согласился сфинкс. — Зубы, когти — кроты там живут. Большие. С тебя ростом.
Заметив, как Максим быстро навёл станнер на отверстие, добавил:
— Нет, сюда не полезут. Они слепые. Боятся солнца.
Максим облегчённо выдохнул. Потом снова посмотрел на разодранный бок друга. Кровь продолжала сочиться из раны, густыми каплями стекала по шерсти. Крови было много.
— Тебе же рану нужно… обработать как-то?
— Да, не мешало бы, — согласился тот. — И развести костёр, чтобы вы согрелись. Я видел сухое дерево, дрова. У девушки есть, чем поджечь.
Костёр они развели за две сотни шагов от злополучной норы. Гундарин хотел бы отойти подальше, но раны Шура были слишком глубокие, чтобы продолжать путь. Найти сухие дрова не удалось, но криссовская зажигалка прекрасно справилась и с влажными. Спустя четверть часа костерок уже весело потрескивал, стало теплее и веселее. А когда умяли миску разогретой на костре каши, — пусть и синтетической, — и вовсе разомлели. Максим прилёг возле костра на минутку и… сам не заметил, как задремал.
Разбудил его солнечный луч, нагло лезущий в глаза. Он чихнул, просыпаясь окончательно, сел. Их костерок догорел, рядом на подстилке ворочалась Огница, немного дальше похрапывал Гуня. Шур исчез.
Максим осмотрелся по сторонам. В первый миг показалось, что во сне его перенесли в совершенно иное место. Но это была та самая полянка, окружённая сучковатыми бурыми деревьями. Нет, не бурыми. Деревья вокруг были ярко-зелёными! Под лучами солнца листики выпрямились, развернулись перпендикулярно ветвям, и главное, поменяли цвет. Выпавший снег растаял, лес вокруг больше не выглядел зимним и унылым. Теперь здесь была весна.
Огница зевнула, протёрла глаза. И выпучила их, оглядываясь по сторонам.
— Ух ты, красота какая…
Максим недоумённо пожал плечами. Чего-то особенно красивого он не наблюдал. Всё та же грязь под ногами, вместо травы — жалкие былинки, ни одного цветочка нет. С земными лесами не сравнить. Хотя на человека, жившего в мире, где не бывает настоящей весны, эта зелень могла произвести впечатление.
— Ты не видела, куда Шур делся? — спросил он у девушки.
— А? Кажется, туда пошёл, — Огница махнула рукой. — Может, ему одному побыть захотелось?
Желание друга «побыть одному», Максиму не понравилось — вспомнились раны на его боку. И то, что сам завалился дрыхнуть, даже не предложив… что там с рваными ранами делать нужно? В голове крутился только один способ лечения: залить йодом и забинтовать. Правда, в Вирии поступали иначе — отправляли раненого в рекреационный центр к Белым Сёстрам. Но тут этот метод не годился. Не было поблизости ни рекреации, ни белых сестёр. И йода не было.
Шура он нашёл неподалёку от костра, за кустиками с такой же ярко-зелёной мелкой листвой. Сфинкс сидел, облокотившись на ствол более-менее крепкого дерева, руки его были расслабленно опущены, глаза закрыты, грудь поднималась ровно и высоко. А через секунду Максиму захотелось протереть глаза — рана на боку сфинкса затянулась, сквозь короткую шерсть видна была свежая розовая кожица шрама.
Он осторожно шагнул ближе, и Шур тут же открыл глаза.
— Туча ушла, можно продолжать путь, — произнёс он, внимательно глядя на друга. — Но я бы дал Гундарину и девушке часа три на отдых и сон.
— Ага, ладно, — неуверенно пробормотал Максим. — А твоя рана… Как ты это сделал?
Сфинкс обнажил зубы в улыбке. Затем проворно вскочил на ноги, будто это не он два часа назад с трудом доковылял сюда.
— Рана зажила, не беспокойся.
— Но… — переспрашивать второй раз Максим не решился. У его друга была тайна, болтать о которой он не хотел. Что ж, его право.
Как ни странно, Гундарин и Огница в этом происшествии ничего особенного не углядели. Девушка пожала плечами, буркнула в полголоса: «Заживает, как на саблезубом. Сразу видно, чей он родич…». А коротышка так и вообще заявил пренебрежительно: «Подумаешь, невидаль — царапину себе вылечил. Вот у нас в Од’доме ведуны руку или ногу заново отращивать умеют!»
