на заказ, под руку, силу и рост гривастого северянина. Почти новенькая, заточенная и начищенная до блеска не хуже Ньеда и Мьёра, глефа всё же несла на себе неуловимые отпечатки неустанной службы, заприметить которые мог разве что намётанный глаз того, кто с оружием имеет дело с самого детства.
«Справное оружие для доблестного воина».
Тшера выпустила к потолку очередную струйку сизого дыма, и та расползлась над её головой рваным облачком. Улыбнулась краешком губ себе под нос, ещё раз скользнув взглядом по крепким плечам незнакомца, по бугрящимся под его рукавами мускулам, по длинным сильным пальцам с удивительно чистыми ногтями, по волосам, отливающим в огненном свете белым золотом, — таким любая девка позавидует.
«Кто бы ты ни был, ты отменный воин. А чем мужественней воин, тем сладостней он любит…»
Тшера вздохнула. В другой момент она бы подошла к нему — и увела бы с собой, на тощие перины унылой комнаты постоялого двора. Но сейчас перед глазами нет-нет да и вставал Виритай, и ноги не шли в сторону взрачного гривастого парня. Не двинувшись с места, она просто любовалась северянином, благо он её тоскливо-вожделенного взгляда не замечал.
«Вот бы сам подошёл, но ведь и не смотрит…»
Тем временем артисты закончили своё представление, и один из них понёс шапку по кабаку. Тшера не глядя бросила не самую мелкую монету, но жонглёр отчего-то замер возле её стола, и она явственно ощутила, как её пожирают взглядом: настороженным и недобрым.
— Чего таращишься? — Она подняла на артиста глаза. — Разве я мало заплатила?
Тот, будто спохватившись, потупил взгляд.
— Ты очень щедра, кириа, моё тебе почтение и благодарность, — сказал он и пошёл дальше,
но Тшера в его голосе не услышала ни почтения, ни благодарности — лишь удивление и злость, смешанную со страхом.
«Признал во мне Вассала».
Когда черёд платить дошёл до гривастого, тот, озадаченно порывшись в своих карманах, извлёк из них лишь пустоту и растерянно нахмурился. Платить за зрелище было не обязательно, но не платить считалось грубым пренебрежением. Парень явно попал в переплёт: он не хотел выказать презрения, но последние монеты отдал за свой скудный ужин, и теперь не знал, как поступить. А лукавый артист, как назло, не шёл дальше, настойчиво протягивая гривастому перевёрнутую шапку, превращая случайную ситуацию в сцену, уверившись в своей безнаказанности благодаря его сокрушённому виду.
«Вот мерзавец».
Тшера достала из кошеля монету, вдвое большую, чем положила в шапку артистам, и постучала ею по столу.
— Эй, факельщик! — окликнула она жонглёра. — Вот его плата, — и она швырнула монету через весь зал.
«Теперь поползай в её поисках, злыдня».
Но артист ловко поймал монету в свою шапку и, отвесив Тшере театральный поклон, двинулся дальше. Гривастый посмотрел на Тшеру со смесью признательности и неловкости, учтиво склонил голову, сложив ладони в благодарственном жесте, но взгляд при этом не опустил, продолжая пронзительно смотреть ей в глаза. Чуть помедлив, он подхватил свою глефу и подошёл к Тшере.
«Уж думала, не дождусь».
— Благодарю, кириа, ты меня выручила. Чем я могу отплатить тебе?
Голос его был негромок, не груб и очень спокоен, глаза мягко мерцали болотной зеленью и во всём облике сквозило что-то отстранённо-прохладное, сдержанное, но не высокомерное и не безразличное. Что-то, чего Тшера не встречала ни среди горячих, даже грубых в своей беззакрытной страсти наёмников, ни среди надменных, пресыщенных диковинными утехами Вассалов.
«Кто ж ты такой?»
Она жестом пригласила гривастого сесть, и он приглашение принял — очевидно, из вежливости, а не по собственному желанию.
— Не надо отплачивать, — сказала Тшера, выдохнув трубочный дым. — Я не для тебя это сделала, а потому что сама захотела. Ты мне ничего не должен.
Гривастый чуть нахмурился, но спорить не стал.
— Я вознесу за тебя моление Первовечному, — сказал он, чуть помолчав. — Какое имя мне поминать?
Тшера на миг задумалась.
— Вознеси за Виритая. За безвременно убитого Виритая.
— Да сопричтёт Первовечный его амрану к свету своему в Небытии! — тихо произнёс гривастый, соединив пальцы в молитвенном жесте.
Тшера вздохнула, склонила голову к плечу, беззастенчиво разглядывая незнакомца. Подушечки её пальцев тихо выбивали на столешнице медленный ритм. Лёгкое томление, зародившееся внизу живота, когда гривастый только подошёл и заговорил, развеялось, спугнутое то ли мыслями о Виритае, то ли отсутствием даже малейшего интереса к ней со стороны незнакомца.
— Ты выглядишь озадаченной, кириа. Могу я чем-то помочь?
И вновь никакого заигрывания — лишь дружелюбная учтивость.
Тшера медленно кивнула.
— У меня заплачено за хорошую комнату здесь, недалеко. Вот, думаю: одной мне возвращаться на её широкое ложе или с тобой. И обижу ли тебя, если позову после того, как заплатила факельщику.
Гривастый улыбнулся — обаятельно и чуть смущённо, отвёл глаза, но лишь на миг.
— Не обижусь, кириа. Но и с тобой не пойду, — просто, без всякого лукавства ответил он.
— Что, не хороша для тебя? — вяло подначила его Тшера. — Или ты для Вассала скудострастен?
Парень вновь улыбнулся — светло и по-доброму.
— Ты очень красива, кириа. Нехороши обстоятельства.
Он поднялся из-за стола, склонился, накрыв её ладонь своей. Рука его оказалась горячей и немного шершавой от оставленных глефой старых мозолей.
— Да сохранит тебя Первовечный на всех путях твоих, — тихо сказал он, глядя ей в глаза, и вышел из кабака.
Тшера вновь вздохнула, побарабанила пальцами по столу. Было чуть досадно, но больше почему-то тепло и мирно, как будто глубоко засевшую, уже нагноившуюся тоску гривастый облегчил одной лишь доброй улыбкой и участливым взглядом, даже любовных утех не понадобилось.
«Но это ненадолго, совсем ненадолго…»
Тшера выбила докуренную трубку.
Когда она вышла из кабака в темноту грязного переулка, её кто-то окликнул. Приглядевшись, Тшера узнала факельщика.
— Твоя монета, кириа, фальшива, — сказал он, держа щепотью у лица блестевший в лунном свете серебряный кругляш.
— Быть такого не может, — не поверила Тшера.
— А ты посмотри, что за надпись на ней выгравирована!
Факельщик вразвалочку подошёл к Тшере, демонстрируя ей монету. В такой темноте сложно было что-то разглядеть, тем более — такое мелкое.
— Видишь? — спросил он. — Прочти! — Он поднёс монету ближе к её глазам, а потом вдруг раскрыл щепоть и дунул. Мельчайшая едкая пыль обожгла её лицо, где-то под ногами звякнула упавшая на камни монета. Тшера отшатнулась и выхватила Йамараны, но факельщик исчез. Она обвела взглядом тёмный переулок — ничего, даже только что светившей луны и слабо желтевших окон кабака.
— Хоть глаз коли, верно, тварь? — усмехнулся голос факельщика прямо перед ней.
Тшера махнула клинками, но они разрезали лишь воздух.
— Нас много, — раздался другой голос — позади неё. — И ты нас не видишь.
Её окружали
