всех с землей.
К счастью, артподготовка надолго не затянулась. Еще пара залпов, один из которых ушел в перелет, и новые японские цепи пошли в атаку.
Встречаем пулеметным и залповым ружейным огнем. Нам везет: японцы идут в наступление цепями, как принято здесь в соответствии с последними веяниями военной науки. Что ж – прекрасная цель для наших пулеметов.
Расстреливаю остаток боезапаса из минометного ружья. Берусь за трофейную «арисаку». Несмотря на серьезный урон от нашего огня, японские цепи все ближе.
Еще несколько десятков их шагов, и сойдемся наново в рукопашной.
Громогласное «Ура!» на флангах. Конные лавы соседних эскадронов с шашками наголо берут наступающего противника в клещи. Рубят наотмашь, ожесточенно.
Японцы не выдерживают, поворачивают обратно. Бегут к своим окопам. Спрыгивают вниз, пытаются отстреливаться. Драгуны спешиваются с коней, влетают во вражеские окопы.
Смотрю на своих смертельно уставших людей. Израненных, покрытых своей и чужой кровью, грязью…
– Эскадрон! За мной! Бей япошек!
С диким ревом из глоток бойцы выскакивают из окопов и рвутся вперед, к окопам противника, где наши спасители ведут бой.
На плечах бегущих японцев врываемся в их же окопы. Цели занять их и укрепиться – нет. Любой опытный офицер понимает: без поддержки на других участках образовавшийся выступ японцы срежут без особого труда, а мы угодим в котел.
Так что, несмотря на горячку боя, успех не развиваем. Но вот навести приличного шухера в стане врага – всегда пожалуйста!
Активного сопротивления неприятель не оказывает. Дух у японцев упал, слишком неожиданной для них стала наша контратака, вот и надломилось что-то внутри…
Вражеские позиции завалены трупами японских солдат. Накрошили мы их изрядно. Пленных до хрена, навскидку человек сорок – точно потом пересчитаем, есть даже один офицер. Правая рука у него перебита и висит плетью.
Если не ошибаюсь, это наш Дядюшка Гиляй так его приложил в окопном бою. Пусть самурай молится своим богам за то, что вообще башку не отвернули. Гиляровский такой – он может!
Пленных отправляем в тыл под охраной. Наряду со своими ранеными, японцы несут и наших, в том числе и погибших.
Надо будет договориться с полковым батюшкой, чтобы отпел ребят.
Благодарю Шамхалова за помощь. Это он вместе со своим эскадроном прискакал нам на подмогу.
Бывший командир улыбается и кивает в ответ.
Времени у нас немного: сейчас на соседних участках опомнятся, и начнется. Устраиваю беглую ревизию захваченной позиции. Все, что можно было утащить, утащено, остальное испорчено или уничтожено. Ну и не обошлось без кое-каких сюрпризов. Это уже я постарался, вспомнив прошлую жизнь и саперное дело.
Правда, минировать трупы не стал – это даже по меркам моего достаточно подлого времени перебор. Здесь пока еще принято уважать смерть врага.
А в остальном – оторвался на всю катушку. Тут пока ко всякого рода взрывоопасным подлянкам не приучены, а у меня настроение далекое от гуманистического. Война есть война, не до сантиментов.
Гиляровский следует за мной по пятам. Ничего не говорит, не критикует, лишь время от времени чиркает карандашом в записной книжечке.
– Кажись, всё! – наконец изрекаю я. – Возвращаемся!
Оттягиваемся на свои позиции. И надо сказать, вовремя. Очухалась вражеская батарея и уже засадила первый пристрелочный залп. Сейчас скорректируются и откроют беглый огонь разрывными.
А уж оказаться под ним – не приведи господь!
Так что несемся на всех парах и переводим дух, лишь оказавшись в наших окопах.
Туда уже узкой цепочкой, друг за другом, подтягиваются пехотинцы во главе с капитаном. Насколько я понимаю, пожаловали бузулукцы.
– Представьтесь, – требую я.
– Капитан Верховцев, девятнадцатая рота двести пятнадцатого полка. Находились в резерве, теперь отправлены сюда, занимать позиции семнадцатой роты, – козыряет он. – С кем имею честь?
Капитан немолод, ему под пятьдесят, у него усталое небритое лицо, приличных размеров пузико и одышка.
– Штабс-ротмистр Нежинского драгунского полка Гордеев. Боюсь, семнадцатой роты больше нет. С нами на штурм отправлялось сводное отделение роты, уцелели только двое.
Передаю ему реабилитировавших себя пехотинцев. Правда, вместо штатных «мосинок» у них японские «арисаки», честно добытые в бою.
– Прошу отметить этих солдат. Они храбро сражались и заслужили награды, как и их павшие товарищи.
Капитан удовлетворенно кивает. Я его прекрасно понимаю: одно дело докладывать наверх про бегунков, бросивших свои позиции, и совсем другое – про героев, штурмовавших вражеские окопы и захвативших там трофеи.
Пока пехота начинает вновь обживаться, увожу своих на вторую линию, по пути получаю неутешительные доклады. Потери у нас сума-сшедшие. Двадцать погибших, включая вольно-определяющегося Аннибала, и по классике в два с половиной раза больше раненых, к счастью, в основном легко. Но как минимум троих не спасла бы даже медицина моего времени, что говорить про нынешнюю военно-полевую хирургию. Хотелось бы верить в чудо, но поговорка «чудес не бывает» родилась не на пустом месте.
Победа, однако, к сожалению, пиррова. Еще одна такая схватка, и от эскадрона специального назначения останется только название.
Тяжелых отправляют в лазарет, легкораненых осматривают на месте и тут же оказывают помощь.
Слышу серию взрывов позади нас. Похоже, сработали мои сюрпризы, и японцам на некоторое время поплохело.
Вот вам, граждане самураи, урок на будущее. Не спешите занимать оставленные противником окопы без тщательной проверки.
С этими мыслями начинаем зализывать раны.
Пишу рапорт на имя командира полка, сообщаю про недавний бой, прикладываю сводку о погибших и раненых. Отдельно пишу представление к «Георгию» на вольноопределяющегося Аннибала. Заслужил. Слабое утешение для его семьи, но хоть что-то. Это максимум из того, что я могу сделать.
Подзываю Цируса.
– Слушаю, господин штабс-ротмистр.
– На сегодня прошу всех господ вольноопределяющихся освободить от нарядов и дежурств.
Тот кивает.
– Понимаю, господин штабс-ротмистр.
Сегодня мои вольноопределяющиеся будут провожать своего товарища, с которым вместе учились и так же вместе пошли на войну. Я как никто разделяю их чувства. Каждый погибший подчиненный лежит тяжким грузом на совести офицера.
И, если парни немного выпьют, я точно не стану их судить.
– Кузьма!
– Здесь, вашбродь.
– Хоть из-под земли, но достань бутылку водки. Передай ее унтеру Старче. Пусть со своими помянет новопреставленного вольноопределяющегося Аннибала.
– Царствие небесное! – крестится Кузьма. – Так точно, водку изыщем и передадим. Разрешите идти?
– Ступай.
Покончив с докладом и раздав Цирусу поручения, верхом отправляюсь в штаб полка. Буду просить о пополнении, хотя и понимаю, что ждать придется долго: резервы из России идут в час по чайной ложке. Такое чувство, что в Петербурге не понимают масштаба войны и относятся к ней несерьезно.
Все еще верят, что мы япошек
