сидеть тихо и беречь малышей. Потом он накинул на крышку сверху половичок, от чего стало ещё темнее. Лишь по краю, у самой двери, сквозь щели в полу, просачивались тончайшие струйки дневного света, падающего из частично забитого досками, окна. Дальше папа двигал что-то тяжелое, громыхал чем-то. Как оказалось, именно тогда он поставил сверху сундук, чтобы спрятать там самое ценное — родных детей.
С одной стороны, конечно, правильный поступок. Но с другой… Ведь, не появись мы здесь по счастливой случайности, да и если бы не это мое, так вовремя включившееся, странное рентгеновское зрение, ребятишки так и остались бы заживо погребенными под этим тяжеленым сундуком. Сами бы они его и на миллиметр не сдвинули, так и умерли бы, бедняги, от голода и жажды. До ужаса несправедливо бы вышло, особенно после того, как те остались единственными, кто пережил страшные события, произошедшие в деревне.
Да уж, а я то, дурак, про каких-то пленников подумал!
Видимо, пряча в подпол детей и наваливая тяжестей в, поставленный на крышку люка, сундук, их отец боялся не только того, что, тарабанящимся в дверь, тварям удастся прорваться в дом, но еще и того что и сам он может превратиться в такое же кровожадное чудовище.
Правда, по словам Даниила, за себя тот опасался зря. Ещё целую ночь они слышали, что отец оставался жив и сохранил разум. Всю эту ночь их папа Дмитрий продолжал наверху оборонять родную избу от периодически заглядывающих тварей. А утром раздался какой-то совсем уж страшный рев, потом треск ломаемого дерева и, ворвавшиеся одержимые растерзали папу Дмитрия.
Глаза у, рассказывающего обо всем этом, паренька были пустые, голос сбивался, а его самого трясло, будто в лихорадке.
Это и неудивительно, особенно если вспомнить его слова про раздающиеся сверху чавкающие звуки, рычание и треск разрываемой плоти пирующих сверху одержимых, не брезгующих в том числе телами своих павших собратьев. Про кровь, насквозь пропитавшую накрывший крышку люка половичок и просачивающуюся между половиц. Про то, как густые, тягучие капли летели вниз, то и дело попадая на прячущихся внизу детей.
Чем больше узнаю этот мир, тем больше начинаю его ненавидеть!
Ведь, по сути, хоть, рассказанная парнем, история и была похожа на сюжет из фильма ужасов. Для постоянно обновляющихся в Улье сот, подобный ход событий зачастую оказывается стандартным вариантом.
Такое происходит здесь ежедневно, ежеминутно и ежесекундно. Каждое мгновение обрывается чья то жизнь, каждый миг очередной человек превращается в кровожадную тварь, каждую секунду ещё одного ребёнка съедают заживо.
И ничего со всем этим не поделаешь.
Да, мы спасли трёх замечательных детишек. Не знаю пока, что с ними делать дальше. Не потащишь же их в путешествие, из которого и сам имеешь все шансы не вернуться. Хотя, на самом деле, мир ведь не без добрых людей. Улья это правило, как я успел убедиться, тоже касается. Наверняка у Демьяна или бородокосого найдутся знакомые, способные взять на себя опеку над сиротами.
Но что же делать с остальными, с теми, которые сейчас, в этот самый момент гибнут в ужасных муках. Неужели никак нельзя им помочь?! Или единственный вариант — уничтожить, к хренам, весь этот Улей? Стереть в порошок, вместе со всеми его обитателями, чтобы избежать жертв в будущем? Уничтожить миллионы, чтобы спасти от мук миллиарды?! Кто решится на подобное?! Таисия вот говорила, что в таком случае и думать нечего. А я вот не могу не думать! Для меня эта задача не так проста, да и для неё, наверное, всё не так просто, как говорит. Ведь болтать, это не то же самое, что делать!
Что и говорить, математика — сложная наука, особенно, когда за каждой поделенной или отнятой единицей стоит человеческая жизнь…
Костер почти прогорел. Сучья, окончательно потерявшие свою изначальную форму, рассыпались на фрагменты и стремительно отдавали остатки тепла в окружающее пространство. Угольки постреливали искрами, а дующий от воды ветерок поднимал их в воздух и, вместе с дымом и легчайшими чешуйками пепла уносил прочь, мимо нас с бородокосым, уже почти полностью скрытых темнотой. О том, что кто-то в этой темноте все-таки есть, могли сказать лишь наши лица, изредка освещаемые тусклыми сполохами, от раздуваемых ветром углей.
Ещё до того, как парнишка закончил рассказ, Демьян, неожиданно взваливший на себя роль няньки, увел спать наевшихся и напившихся малышей, едва только те перестали жевать и начали дружно клевать носами, да тереть глазенки.
Для ночлега выбрали избу почище и без следов крови. Можно, было, конечно, не тесниться, относительно чистых жилищ хватало, но ради безопасности пожертвовали частью возможных удобств. Хотя, места хватило всем, его первоначальный недостаток, компенсировали, вытащив почти всю нехитрую мебель на улицу. Освобожденное на полу пространство завалили набранными по избам одеялами и матрацами, устроив некое подобие топчана. Получилось довольно уютно.
Сам рассказчик тоже не стал задерживаться, так как вот-вот готов был уснуть на полуслове. Видя его состояние, мы не стали задавать лишних вопросов, тем более и без них повествование Даниила было достаточно подробным. А торопиться обрадовать его радостной новостью о том, что он, вместе с братом и сестренкой, теперь живёт в другом мире, где, те самые, растерзавшие его отца и мать, людоеды, являются вполне обычными созданиями, тоже не стоит. Тем более, придётся об Улье и сотах всё объяснять, об одержимых, о живчике и ингредиентах для его приготовления. Успеется, такие разговоры лучше на свежую голову вести.
— Ну, Пустой, чегой спросить хотишь, спрашивай уж. — заговорил первым бородокосый, задумчиво водя камнем по лезвию ножа.
— Дядь Прохор, а как ты летаешь? — Неожиданно для самого себя задал вопрос, который и не думал задавать. Но потом понял, что просто не хотел обсуждать ни произошедшее в деревне, ни историю, рассказанную Даниилом. Ничего из этого. Не только потому, что и сам уже осмыслил всё это и сделал какие-то выводы. А потому, что не хотелось вновь проворачивать в голове, рисуемые воображением, картины произошедшего. Да и нечего здесь обсуждать. Уверен, что заведи мы беседу о произошедших здесь событиях, ничего нового из неё не почерпнем, и придём к выводам, что и так лежат на поверхности и не требуют никаких обсуждений.
— Хех! — кажется и крестного мой вопрос застал в врасплох. Он даже нож перестал точить. — Спросил, так спросил!
— Ну а когда ещё об этом спрашивать? При Демьяне как-то не решался.
— От Демьяна то таица не след, Демьян надежный! — качнул головой бородокосый. — Но вона
