– Несколько недель назад?
– Это настолько понятно? – Она глубоко вздохнула. – Я была ему там не нужна с самого начала. Понятия не имею, с чего он меня пригласил. – Чейз сопоставила все события, которые привели в ее жизнь Торна. А потом оказалось, что она заново их переживает. Вслух. – Через шестнадцать лет после бомбардировки Филиппин какой-то идиот-журналист купил имя пилота, сбросившего ту бомбу. Я не знала, кто мой отец, пока не увидела его по телевизору: он говорил ту речь.
Она бросила взгляд на Тристана. Тот медленно кивнул, показывая, что знает, о чем она говорит.
«Я горжусь тем, что послужил своей стране настолько основательно», – сказал Торн, демонстрируя идеально стальной взгляд. Может, Чейз посчитала бы его чудовищем вместе со всеми остальными, вот только у нее рядом уже было одно чудовище, дымившее, словно фабричная труба.
– Дженис свалилась с дивана, когда его увидела. Прожгла сигаретой ковер.
– Дженис?
– Моя мать. Она велела мне ему написать. Хотела получить денег, а у него на мундире было столько блестящих звезд! – Чейз пожала плечами. – Я сказала ему, что хочу стать пилотом, и он угнал мою мечту. Муштровал меня все лето, словно собирался помочь попасть в армию, а потом вернул обратно, когда я провалилась.
Она глубоко вздохнула и заполнила те пробелы, о существовании которых даже не подозревала.
– Вот и вся моя мелкая трагедия. Вчера я не хотела ставить жизнь Пиппина под угрозу. Просто порой у меня появляются… слепые пятна. – Она скрестила руки на груди. – Я знаю, как стать лучше.
Но сначала ей надо заткнуться. Почему это так сложно? Она поднесла руку к голове – и одновременно это сделал Тристан. Их пальцы встретились на ее шишке. Прикосновение к Тристану не вызывало удара током. Нисколько. Все было гораздо хуже: это было приятно. Ей пришлось бороться с желанием положить голову ему на плечо и замереть.
– Извини, что отключил тебя, – сказал он. – Я пытался не испортить тебе лицо.
– Очень зря. Если бы ты меня изуродовал, то заработал бы у Сильф очки.
– Сильф меня жутко пугает. И Ромео тоже, хоть он по-прежнему ею интересуется. Нет ничего более пугающе-манящего, чем блондинка-амазонка.
– Сильф была бы рада это услышать. Бунтарь зовет ее «пилот истребителя Барби».
– Лучше не скажешь. А как насчет тебя?
Она потерла ботинки носок об носок.
– Мне Бунтарь дает более противные прозвища.
Он попытался замять неловкость, что было довольно мило.
– Но в тебе нет ничего поддельного. Нет предсказуемого. Делает тебя потрясающим пилотом. Ты ведь знаешь, что кое для кого здесь стала живой легендой?
О! Теперь пошел обмен любезностями! Чейз прикусила грозящие растянуться в улыбке губы и в это мгновение почувствовала, как открылась какая-то дверь между ними: их соединил их собственный легкий ветерок.
– Если я такая легендарная, то объясни мне, что было до того, как мы начали гонку. Когда ты отстал. – Тристан отвел взгляд, но она не замолчала. – Ты летал не как всегда. Пусть я и не смотрела записи твоей манеры, но видела достаточно и знаю: у тебя естественный наклон крыльев.
– Неэкономный расход топлива, – механически отозвался он.
– Это – твое. Не борись со своей манерой пилотажа.
– Это ты поделилась крохами своей мудрости?
– Это весь сухарик, Тристан, – ответила она. Он чуть не засмеялся, и ей захотелось спросить почему. – Это нервное? Ты в небе вспоминаешь МАВС?
– Да… но я уже вроде как справляюсь. Кажется, больше это меня из колеи не выбьет.
– Тебе надо изгнать призрака. Я делаю именно так, – призналась она. – Хотя не стоит называть его призраком: он ведь не умер. Пока еще. – То, с какой легкостью она упомянула об отце, так поразило ее, что она добавила: – Кейл говорит, что я летаю, как Торн. – Она тряхнула головой. – Господи, не понимаю, почему я тебе все рассказываю. Честно, когда я рядом с тобой, у меня начинается недержание правды.
– Я не заинтересован. С посторонними легче разговаривать.
– Может быть.
Она посмотрела на узкую кабину «Феникса». Она напомнила ей сердечный круг Психички… или круг доверия… или как там она его назвала. Чейз до сих пор не могла понять, как это они могут оказаться взаимозаменяемыми. Любовь – это одно: что-то плюшевое и мягкое. А вот доверие было реальным и редкостным – и в него она верила. Доверяет ли она Тристану? Можно ли ему доверять? Она ведь его почти не знает!
Этот вопрос напомнил ей о том, что за ней остается еще одно признание.
– А еще я хотела извиниться за то, что поцеловала тебя тогда в раздевалке. Я к тебе не клеилась.
Он зачесал пальцами волосы назад, но более короткие пряди тут же освободились и упали ему на щеки.
– Я понял: ты хотела меня удивить. И у тебя это получилось.
– Мне не хотелось, чтобы у тебя создалось неправильное впечатление. Тем более что все говорят, будто мы… будто я тебя добиваюсь.
Господи! Какая ужасная тема.
– И кто конкретно эти «все»?
– Бунтарь, – начала перечислять она. – Сильф и Пиппин. Кейл… Все кадеты, которые видели наш спарринг.
– Это действительно все.
– Это ведь ты улегся на меня чуть ли не на десять минут.
У нее загорелись кончики ушей: она вспомнила, что чувствовала, лежа под ним, ощущая его бурное дыхание у себя на шее. Она прижала ладони к щекам, стараясь скрыть от него свой румянец. С запозданием ей показалось, что он неправильно истолковал язык ее тела.
– Я не питаю иллюзий, Чейз. Подозреваю, что именно поэтому я тебе не нравлюсь.
Она посмотрела прямо ему в глаза. Синее пламя – и такой твердый взгляд!
– Я не говорила, что ты мне не нравишься.
– Так это ты делаешь с теми, кто тебе нравится?
Он задрал рубашку, демонстрируя свой живот. Помимо глубокой царапины на нем была масса почерневших синяков.
– Уй! Извини.
Он опустил рубашку, но удержал ее взгляд.
– Знаешь, что мне тогда в полете помогло вернуть уверенность в себе? – негромко сказал он. – То, что я за тобой погнался.
– Не гони!
Он ухмыльнулся.
– Удачная шутка. Часто так каламбуришь?
– Хотелось бы чаще. – Она сняла свои идентификационные медальоны и обмотала цепочку вокруг запястья.
– Я рада, что смогла тебе помочь. – Все было напрасно: куда бы она ни смотрела, атмосфера становилась все напряженнее. Она ощущала, что его взгляд непрестанно ее притягивает. Она выдавила из себя смешок. – При такой напряженности мы обязательно произведем на комиссию впечатление. Как ты думаешь?
– Как я думаю? – Он отнял у нее медальоны и провел пальцами по ее вычеканенному имени. – Я думаю о том, что будет после приемочных испытаний, если жисюндинцы не отступятся. Больше ни о чем я думать не могу. А ты?
