"Она тянулась к ключу, — понял Игнат. — Но не смогла взять…"
И девушка уже не казалась ему ни соблазнительной, ни добродушной. Как не был добродушным ее расчетливый дед, опоивший водкой обоих мужчин. Все это был морок, наваждение. Умелые чары, чтобы усыпить бдительность доверчивых простаков. Подумалось: "А ведь я тоже пригубил из той бутыли. И кто знает, что там было намешано…"
Оставив в купе ругающегося на чем свет стоит Эрнеста, Игнат кинулся к проводнику. Ведь возможно, они еще были здесь. Возможно, их переселили в другой вагон. Но последняя надежда испарилась сразу после ответа проводника.
— Дед с внучкой? — переспросил он. — Да они сошли еще на прошлой станции.
И добавил, усмехнувшись:
— Тебе, никак, девица приглянулась, а адреса не спросил?
— Воры это, дяденька, — упавшим голосом ответил Игнат. — Воры…
И прислонился горячим лбом к засаленной панели вагона.
Колеса продолжали размеренно отсчитывать версты.
— Ты черную кошку ударил. Быть беде.
Голос у юродивой попрошайки оказался гнусавым, плаксивым. Из-под низко надвинутого платка настороженно поблескивали влажные пуговки глаз.
— Откуда… знаешь? — через силу вытолкнул Игнат. Слова дались с трудом, воздух задрожал и начал уплотняться, забивая ему легкие.
Юродивая потопталась рядом, тронула за плечо сухой птичьей лапкой.
— А вот она, шерсть кошачья!
В цепких пальцах остался витой черный волос Лели.
— Хочешь беду отвести, — снова загнусавила попрошайка, — брось волос в огонь. На весеннее равноденствие надо от всего старого избавляться.
Игнат медленно поднялся со скамьи медленно, словно лунатик.
— Откуда про черную кошку знаешь? — холодея, повторил он. — Кто они?
Юродивая опасливо отступила.
— Грядет беда, — забормотала она и состроила плаксивую гримасу. — Черная кошка дорогу перешла, тьму накликала. А в твою душу тьме нетрудно попасть. Вот он, разлом.
Скрюченный палец прочертил в воздухе вертикальную борозду, и спина Игната отозвалась саднящей болью, будто снова ощутила прикосновение охотничьего ножа.
— А ну, пошла прочь, кликуша! Чего привязалась? Мы сами на мели, дать нечего!
Подоспевший Эрнест замахнулся на юродивую сцепленной парой лыж, и женщина побрела прочь, бубня под нос что-то неразборчивое. Зато плотная пелена, стягивающая голову Игната, растаяла стылым туманом, и воздух снова наполнился запахами дыма, нагретого металла, и горячей выпечки.
— Она что-то знала, — Игнат повернулся к Эрнесту и нахмурился. — Зачем прогнал?
Тот отхаркался, сплюнул в снег, после чего ответил спокойно:
— Не люблю их. Все бормочут, деньги выманивают да несчастья пророчат, — он усмехнулся, сощурил воспаленные глаза. — А тебе, гляжу, на воровок да попрошаек везет. Липнут к тебе. Видать, легкую добычу чуют.
— Но-но! — огрызнулся Игнат. — Не у меня кошели украли! Хорошо, что часы сохранил.
— Да что с них толку, — махнул рукой Эрнест. — Транспорта за них не выменяешь даже с моими старыми связями. Уж как смог с геологами договорился, довезут нас до приграничья. А там вот, — он встряхнул в руках таежные лыжи, — своим ходом придется. Умеешь?
Игнат кивнул.
— В детстве науку прошел. Да опыта не накопил.
— Опыт дело наживное. Ты только с геологами ухо востро держи, а язык за зубами, — наказал Эрнест. — Народ не злой, но знать о наших планах незачем. Слухи тут со скоростью паровоза бегут. Даром, что приграничье.
В сам Заград он ехать отказался. Сказал, что делать там нечего, а нужные вещи у старых знакомых на периферии найдет. Кроме лыж, раздобыл ружье с патронами, припасов в дорогу, спальные мешки да старую палатку. Все это с помощью Игната загрузил в кузов новенького грузовика.
— Браконьерствовать едете? — пошутил шофер, сворачивая самокрутку.
— Зачем браконьерствовать, — спокойно ответил Игнат, припомнив все рассказы охотника Витольда. — На беляков все еще сезон открыт, так до линьки успеть надо.
И поймал на себе уважительный взгляд Эрнеста: молодец, парень, складно врешь.
Геологи оказались ребятами шумными и веселыми. Ехали они на двух машинах, все с рюкзаками вполовину человечьего роста, с картами да ледорубами. Самый младший был ровесником Игната, но держался в компании по-свойски и лихо бряцал на гитаре, пока грузовики медленно переваливали через разбитую колею на грунтовку.
К полудню облака поредели, но проглянувшее тусклое солнце, похожее на вытертую монету, не грело. Здесь весна еще не вступила в свои права, затаилась до равноденствия, накапливая силы для последней схватки с зимой. Игнат порадовался, что воры не захватили его верхнюю одежду: ночами тут было морозно. А кто знает, сколько им предстоит пробыть в пути прежде, чем доберутся до заповедного места?
— Странное место вы для охоты выбрали, — подал голос серьезный черноусый мужчина. — Где высадить просите, там до Паучьих ворот рукой подать.
Игнат вздрогнул и вопросительно поглядел на Эрнеста: ничего подобного он раньше не слышал, а потому на душе стало тревожно и муторно. Эрнест его взгляд проигнорировал, ответил спокойно:
— Уж какой участок выделили, нешто я с егерями спорить буду?
— Верно, — закивал черноусый, и Игнат подумал, что вряд ли геологи осведомлены об охотничьих правилах да традициях, но блеф Эрнеста оценил.
— И все же аккуратнее будьте, — подал голос другой мужчина, который предпочитал больше отмалчиваться, и только улыбался да смолил папиросы. — Я слышал, что до зоны дичь еще нормальная попадается. А уж если за ворота перейти, то всякую дрянь встретить можно.
— К дряни нам не привыкать, — похвалился Эрнест. — Мы люди бывалые. Всякое повидали.
— А давайте страшные истории рассказывать! — весело подхватил Игнатов ровесник.
Его смуглые щеки раскраснелись, серые глаза загорались азартным блеском. Было в нем что-то открытое, пылкое, вовсе не присущее северянам, и Игнат подумал, что парень, должно быть, с юга.
— Сиди уж, воробей! — засмеялся черноусый.
— Нет, правда! — не сдавался парень. — Ведь слышали же, что с четвертой экспедицией случилось? Никто до сих пор не знает, почему все погибли.
— Предположим, погибли не все, — возразил ему курильщик.
— Не все, — согласился парень. — Но тот, кто выжил, мало что рассказал. Мол, не то лавина сошла, не то дикие звери напали. Только не лавина это и не звери. Слышал я, что у одного из исследователей ни глаз, ни языка не было. Думаешь, так зверь сделает?
