Только почему они глазеют на него? Почему не добивают?
Ладно, конек-телепат получил в наследство от Ветерка — коня Ричи Макги, на котором тот катал своих дочек, — робость и стеснительность. Такой генетический просчет! Ошибка, которую прозевал биологический реактор Хардегена. Конек предпочитает убивать в темноте, когда его никто не видит.
Но почему медлит этот дьявол во плоти — Кемпнер-мясник?
С блока, что болтался на кабеле, капала кровь Скворцова.
— Раскомандовались здесь, сопляки… — в конце концов проворчал Кемпнер надтреснутым голосом. Он снова продемонстрировал егерю свое приобретение — биолюминесценцию на спине. — А у тебя толстый череп, боец. И каска не нужна, — добавил он, ковыляя прочь. Под его ногами хлюпал пропитанный влагой ковер. Кемпнер неловко поднялся по трапу, остановился в освещенном проеме люка. Повесил на плечо пузатый рюкзак и двинул, пошатываясь, по коридору.
Скворцов остался один на один с телепатическим чудовищем.
Еще чуть-чуть, и он окончательно придет в себя. Здорово же ему зарядил Кемпнер! Поймал, как салагу. Повезло, что черепушка действительно крепкая, точно из кевлара. Не каждый биолог похвастает таким хранилищем для серого вещества.
Вот сейчас он вынет револьвер… Сейчас-сейчас!
Да он же выронил оружие в коридоре! Ну дела!
Конек развернулся и заторопился следом за Кемпнером.
Вот тогда Скворцов перевел дух. Правда, теперь он совсем ничего не понимал. Присутствовало лишь ощущение вовлечения в некую игру, правила которой писались не человеком и не для людей.
Он поднялся на ноги.
К чему это проявление милосердия? Что за симпатии могут быть между пропавшим без вести офицером и чудовищным гибридом — порождением псевдолабораторий Хардегена?
Ну да черт с ними! Пощадили его… себе на погибель!
Скворцов добрел до трапа, схватился за поручень. Поднял себя по ступеням. В коридоре по-прежнему искрили светильники. Было пусто. В обоих направлениях — ни души. Вдавленные ножищей Кемпнера в подстилку из водорослей, поблескивали ампулы с драгоценной вытяжкой из эмбрионов ависов.
Егерь поднял одну ампулу, посмотрел сквозь нее на свет. В белесом киселе клубились призраки Немезиды. Раздави стекло пальцами, и они вырвутся наружу. Обретут форму и объем, а затем — аппетит.
Он был готов побиться об заклад, что рюкзак Кемпнера под завязку набит этим сокровищем. Зачем?.. Для себя?
«Сооруди мне, парень, флакончик такой вытяжки, а я тебе — лейтенантские лычки…»
Чушь! Бред, навеянный голосом ночной Сирены. Кемпнер-мясник — безумен, как мартовский заяц. Прошло то время, когда он плел интриги и посылал на убой солдат. А теперь капитан даже штаны не снимает, когда ему нужно облегчиться. Он не понимает, что это за ампулы и для чего они нужны.
Впрочем — к черту! Голова трещит по швам. Ай да Кемпнер! Надолго ему, Скворцову, запомнится удар бывшего командира. Скорее к Реми! Скорее, если еще не поздно.
Но уже было поздно.
Дверь в капитанскую каюту — нараспашку. Постель пуста. Ни следов борьбы, ничего такого… Стоят ботинки возле кровати. Висит на спинке привинченного к палубе стула (а вдруг невесомость?) куртка цвета хаки. Как будто Реми вышла из каюты по нужде, и вот-вот зашуршат пузыри линолеума под ее босыми ногами.
Скворцов заглянул в гальюн, потом в душевую, в кубрик, в ходовую рубку.
— Реми! — заорал он что было мочи.
Инженерная, аккумуляторная, реакторная, рециклиционная, карго-зона, трюм…
— Реми! — без толку звал Скворцов, упуская драгоценные секунды. — Реми!
И только крохотные сейсмурии метались под ногами, всполошенные громкими криками.
Тогда Скворцов решился выйти наружу. Он знал, что это сродни самоубийству. Он понимал, что от инфразвука не спасет ни скорострельный карабин, ни револьвер, ни припасы из рюкзака. Но не сидеть же в «Левкое» до рассвета в компании маленьких сейсмурий и скелетов из трюма?
Он с опаской шагнул под свет звезд. Навстречу крилевой пурге. Навстречу неистовому сиянию рифов.
А рифы светились, точно земные города в темную пору. Бело-голубая неоновая дымка стелилась туманом. Над вершинами небоскребов-дендрополипов проплывали звезды летунов, обладающих биолюминесценцией.
У Скворцова закружилась голова, и не из-за удара Кемпнера. Егерь много раз видел фотографии ночных рифовых лесов, теперь же по собственной воле он оказался в эпицентре планетарного преображения. Словно очутился в ином мире, далеко-далеко от Тау Скарабея. Тут все было иначе: изменился облик рифов, изменилась цветовая гамма пейзажа, изменился даже вкус воздуха.
Низкий звук, похожий на гудок парохода, — как у того, на котором Скворцов катался по Яузе в золотые годы студенчества, — раздался на юге. Егерь обернулся и увидел ошеломляющую картину.
На фоне зарева, порожденного люминесценцией рифов, плыли похожие на дирижабли живые создания. Свисали пучки щупалец, вздымались и опадали, точно крылья, широкие плавники, отражали свет круглые, как иллюминаторы, глаза. Никто из колонистов до сих пор не ведал, что в их мире обитает нечто подобное. А те, кому довелось наблюдать этот фантастический полет в ночном небе, могли рассказать об увиденном лишь бактериям на стенах пещер Хардегена.
В следующий миг Скворцов узнал обитателей утробы Большого барьерного рифа.
Под живыми дирижаблями висели, покачиваясь, крабопауки.
И было их великое множество: каждый дирижабль нес до дюжины длиннолапых ловцов двуногой добычи.
Недаром акслы прячутся во время Карлика в пещерах под своими хижинами. Либо просто зарываются в ил, как их неразумные видовые сородичи.
Недаром колонисты запирают двери на семь замков и затворяют окна стальными ставнями.
Карлик — не их время. Ночью Сирена перестает быть Сиреной. Ночью планета превращается в хищника — вроде львиной звезды, вроде губки-вампира.
Каждое ночное существо ведет охоту. И горе дневному обитателю, если ему довелось оказаться вне укрытия! Это — война, которая бушует не первый миллион лет. Это — ничего личного, просто эволюционный механизм. А точнее — революционный, поправил бы Самуил Розенталь, сгинувший экзобиолог.
А потом Скворцов увидел коньков-телепатов. Они двигались редкой цепью в сторону дендрополиповой чащи — какая охота обойдется без загонщиков?
И тогда Скворцов понял, где следует искать Реми.
«Дикий гон» Сирены успел отдалиться от «Левкоя», ну да ничего… Егерь обязательно догонит.
Галактика вращалась все быстрее и быстрее. До нее было рукой подать, но руки оказались неподъемно тяжелыми. Трепещущие искорки звезд оседали в волосах Ремины. Разлохмаченные спиральные рукава обмахивали разгоряченное тело, как лопасти гигантского вентилятора. Пушистые комочки скоплений щекотали кожу.
