— Сейчас-сейчас, — бормотал Скворцов, разрывая паутинные путы, стирая с ее лица напластования живого снега.
Ремину снова скрутило. Егерь перевернул ее на живот и поддерживал за плечи, пока она освобождалась от криля, что успел проникнуть в пищевод.
Когда рвота прошла, Реми спросила слабым голосом:
— Эндрю, где мы? Что с нами?
Он протянул ей флягу с водой.
— Похоже, мы опять неподалеку от Алехандро, — ответил Скворцов. — Эти твари, крабопауки, тащили тебя к Хардегену.
— А ты, Эндрю… Ты разве не попал в мешок?
Егерь усмехнулся.
— Нет, — сказал он. — Меня они запеленать не смогли. Тут дело в гипнозе. Коньки гипнотизируют аксл. И с нами они пытались поступить так же… в пещере… Я думаю, это не настоящая телепатия, просто коньки индуцируют какие-то процессы в наших мозгах, вызывая галлюцинации. На аксл и на недалеких людей это действует. Ну, может быть, еще на спящих… Тебе снилось что-нибудь перед похищением?
— Да, — пролепетала Реми. — Пещера, венценосная аксла…
— Ну вот! — обрадовался егерь. — Я же говорю! На корабль пробрался конек. Думаю, он выманил тебя из каюты спящей, как сомнамбулу. Не сознавая, что делаешь, ты выбралась из корабля, а там уже поджидал крабопаук. Я достаточно понаблюдал за ними. Они не успевают схватить… м-м… жертву, если она слишком активна. Коньки-телепаты гипнотизируют аксл, те впадают в транс, начинают раскачиваться на месте, и крабопауки успевают их спеленать.
— Похоже, ты прав, — согласилась Реми. — Я видела аксл в пещере. Они вылезли из коконов, а потом стояли, раскачивались, как загипнотизированные.
— Вот видишь! — отозвался Скворцов. — Тебя схватили спящую. А меня конек не смог загипнотизировать, не по зубам я ему оказался.
— Но как ты меня нашел?
— Я увидел, что все животные-ловцы движутся в одном направлении…
— Как ты их назвал?
— Животные-ловцы. Только не я их так назвал, а венценосная аксла. Еще в пещере. И вот я бросился следом. Ох и трудно мне пришлось! Акслы метались, как помешанные! Коньки-телепаты верещали на разные голоса и пытались меня схватить. Пришлось отстреливаться. В общем, я еле-еле продвигался вперед. Кидался от одного крабопаука к другому. Звал тебя. Орал, как полоумный. Потом слышу, кто-то блюет. Прости, но из песни слов не выкинешь. Смотрю — ты!
— Спасибо, Эндрю!
— Да за что?
— За то, что не бросил.
— А-а, — отмахнулся егерь. — Денег стало жалко, которые мне обещал твой отец.
— Все равно, спасибо.
— Ладно, спасибо скажешь, когда доберемся до Персефоны.
— А сейчас мы куда?
— Думаю, в Алехандро. Нужно пересидеть время Карлика в надежном убежище, чтобы там ни толковал Кристо. Да тут осталось пройти километр, не больше.
— А если он нас опять выгонит?
Скворцов усмехнулся. Достал из кармана ампулу, показал Реми.
— Что это, Эндрю?
— Это — наш билет, — отозвался егерь. — На черном рынке стоит от семисот до тысячи кредов. За такие бабки на Земле мы могли бы жить в любом гранд-отеле. Так неужели этой ампулой мы не сможем оплатить себе номер в отеле у гранда?
Они сидели в ложбинке между двумя мертвыми дендрополипами и прислушивались к звукам ночи. Облава откатилась к северу. Отчаянное кваканье аксл затихало вдали. Лишь темные силуэты живых дирижаблей виднелись сквозь крилевую вьюгу.
Зарево на востоке разгоралось все сильнее, и громче становился неслышимый человеческим ухом голос рифа.
Скворцов помог Ремине обработать лицо и руки противозагарным кремом, потом принялся за себя.
«Все равно, — думал он, втирая в щеки пахнущую камфорным маслом массу, — свою дозу ультрафиолета мы получим. Хотя, оказывается, жить ночью тоже можно. Трудно, конечно, опасно, но не так смертельно, как болтают в салунах. Надо же, ведь миф о нечеловечески страшном времени Карлика просочился во все исследования. Велика сила предубеждения. Впрочем, не на пустом месте, не на пустом…»
— Пора идти, — сказал он, выбросив пустой тюбик. — Ты как, в силах?
Реми прислушалась к своим ощущениям. Ощущения были неважнецкими.
— Не спрашивай, — буркнула она.
— Тогда пойдем. Ботинки не забудь зашнуровать!
Он поднялся, приладил на спину рюкзак, подал Ремине карабин.
— Это зачем? — спросила она.
— Ну не в качестве же посоха, — развел руками егерь. — Чтобы отстреливаться.
— От кого?
— Мало ли… Мы в ночном лесу.
Она встала, сделала несколько шагов. Затем охнула, налегла грудью на винтовку.
— Ты что? Покончить с собой решила? Сможешь идти или нет?
— А у меня есть выбор?
— Нет!
— Тогда не задавай дурацких вопросов!
Он посмотрел ей в глаза.
— Вот что, Реми. Сейчас нам обязательно захочется поссориться, наорать друг на друга. Это все — Карлик! Вернее — низкочастотные вибрации пустот Хардегена. Ты сама сказала, что выбора у нас нет, поэтому надо как-то держаться!
Ремина почувствовала нарастающее раздражение.
— Да знаю я, знаю! — почти выкрикнула она. — Мы уже говорили об этом! Отстань!
Егерь только вздохнул.
— Ладно, пошли. Ты идешь первой…
— Как приманка для хищников?! — поинтересовалась Реми сварливо. — Очень по-мужски!
— Не заводись. Поверь, я исхожу из соображений целесообразности. Если тебя сзади схватит какая-нибудь тварь, я не успею отреагировать…
— Угу, — буркнула Реми. Она поковыляла вперед, потом опять остановилась. — Эндрю, а где Кортес?
— Думаю, его схватил крабопаук, как и остальных, — отозвался Скворцов. — Вряд ли Кортес смог долго противостоять телепатии конька.
— Жаль… Он бы меня защитил…
Егерь спорить не стал, хотя в нем кипело раздражение: истеричная дура, ради которой он вторые сиренианские сутки рискует жизнью, могла кого угодно довести до белого каления. И голос рифа тут ни при чем!
Они возвращались в атолл Алехандро той же дорогой. Идти было тяжело. День сменился ночью. Оранжевый «компонент „А“» — белым «компонентом „Б“». Карлик был яростен. Истинный повелитель ночи. Скворцов чувствовал, как Карлик смотрит ему в затылок. Точно циклоп Полифем в спину Одиссея — вперив слепое яростное око…
— Вперив яростное око… вперив яростное око, — бормотал егерь в такт шагам.
При этом он не забывал пристально всматриваться в глубокие тени под дендрополипами. О ночных хищниках было мало что известно, поэтому следовало прислушиваться к каждому шороху. Но, кроме гудения жаброкрыльев криля, в рифовом лесу не раздавалось ни звука. Карлик не жаловал ночных бродяг. И казалось, кроме пары грязных оборванцев, упрямо бредущих навстречу неведомой судьбе, здесь вообще никого нет.
