Летательный аппарат унёс его из Шепчущей Башни высоко в горы сквозь залитые светом звёзд гряды облаков и головокружительные пики в лунной расцветке. То был его взлёт. Затем настал черёд падению в беспросветные недра горы, которая отчего-то казалась более мрачной и угрожающей, чем ей полагалось бы быть, словно она несла на себе бремя страданий всех тех, кого забрали в её глубины.
Его влекли по коридорам и через гулкие переходы, в громыхающие лифты и пневмокары, которые несли его всё ниже и ниже в неизведанные недра зловещей горы, пока в конце концов он не был помещён в пустую камеру, вырубленную прямо в скале и оборудованную лишь самыми примитивными удобствами для удовлетворения человеческих надобностей. Ржавая труба в углу помещения сочилась отвратительной водой, а круглая дыра на противоположном конце комнаты служила, по всей очевидности, для оправления естественных нужд.
Стены камеры покрывала износостойкая глянцевая краска блёклого голубовато-серого цвета. Предыдущие обитатели этого места обозначили своё присутствие, расцарапав её сломанными ногтями или чем-то другим, что могло оставить на ней след. Каю так и не удалось понять, что означают многие из этих примитивных, каких-то первобытных картинок, по большей части представлявших из себя хаотичные скопления молний и людей, которые держали оружие с длинными древками. Эти изображения были всего лишь отчаянными мольбами не забывать о нацарапавших их людях, о которых уже никто не помнил, и которые, по-видимому, уже давно как были мертвы.
Кай хотел добавить собственную отметину, но у него не было ничего, что могло бы оставить след на крашеных стенах.
Тюремщики оставили его обливаться холодным потом на неопределённое время, чтобы картины тех воображаемых ужасов, которые на него якобы обрушатся, сделали за них всю работу. Кай не был храбрецом, и он кричал, что расскажет всё, что им будет угодно, если только будет знать, что именно.
Хотя мысли Кая и метались в дюжине разных направлений, он заставил себя заснуть, понимая, что если он отдохнёт, то ему будет легче выдержать то, что ему предстояло, чем бы оно ни было. К нему пришли сны, но не о Руб-эль-Хали и не о величественной крепости Арзашкуна, а о холодной пустоте, населённой голосами умерших. Он видел светловолосую девушку в голубой бандане, которую знал по "Арго". Ему было известно её имя, они в некоторой степени были друзьями, но его воспоминания были смутными, их погребла под собой непрерывная болтовня мертвецов
Во сне, они роились вокруг него, моля разъяснить им, почему их жизни забрали, а его пощадили, почему за ними пришли чудовища бездны с медными мечами и хитиновыми когтями, которые срывали мясо с костей и оставляли зияющие раны, которым никогда не зажить.
Каю было нечего им сказать, но они всё равно требовали ответов.
Почему из всего корабля ни в чём не повинных людей выжили только два человека, и он был одним из этих двоих?
Что давало ему право жить, в то время как они были приговорены к вечной муке?
Кай плакал во сне, снова и снова переживая кошмар их смертей.
И лишь один голос не предъявлял обвинений. Успокаивающий, интеллигентный, он говорил без слов, однако избавил Кая от болезненных воспоминаний, заменив их картинами райского мира с высокими горами, зелёными равнинами и прекрасными городами сверкающих пирамид, сделанных из прозрачного стекла.
Когда он проснулся, то обнаружил в камере двух человек. Это были мужчина и женщина, бесстрастно-привлекательные на вид и одетые в хрустящие белые мундиры, которые выглядели как гибриды лабораторных халатов и защитных комплектов для работы в условиях повышенной опасности. Красота мужчины была того рода, чьи корни росли из стильной косметической пластики, тогда как женщина сконцентрировалась исключительно на своих глазах, светло-изумрудных очах, пленительнее которых Кай ещё не встречал за всю свою жизнь.
– Ты проснулся, – произнёс мужчина. А то неясно, подумал Кай.
– Пришла пора выяснить, что ты знаешь, – добавила женщина.
Кай потёр лицо, чувствуя вислую кожу щёк и однодневную щетину.
– Я вам уже говорил, что ничего не знаю, – ответил он. – Иначе я бы вам рассказал, клянусь. Я не помню практически ничего из случившегося в транс-зале.
– Мы, конечно же, не ожидаем, что у тебя будут хоть какие-то осознанные воспоминания об информации, внедрённой в твой мозг Аник Сарашиной, – сказала женщина. На её лице застыло неискреннее выражение. – Но она в тебе, в этом можно не сомневаться.
– Наше задание – изъять эту информацию, – сообщил мужчина.
– Прекрасно, – ответил Кай. – Подключите меня к пси-просвечивателю, и покончим с этим.
– Боюсь, это будет совсем не так просто, – сказал мужчина.
– Или так безболезненно, – добавила женщина.
– Кто вы такие? – спросил Кай. – Вы не из Города Прозрения, так на кого вы работаете?
– Меня зовут адепт Хирико, – сообщила женщина, – а это – адепт Шарфф. Мы нейролокуторы, или, если тебе будет угодно, – пси-зонды. И это не безобидные медицинские зонды, а те, которыми бурят [64].
– Как сверлом, – добавил Шарфф. – Моя роль состоит в том, чтобы помочь адепту Хирико пробуриться в твой душевный мир и выкорчевать ту информацию, которую укрыли в твоём разуме.
– Вы это серьёзно?
– Совершенно серьёзно, – ответил Шарфф таким тоном, словно он был озадачен тем, что Кай имел ввиду своим вопросом. – Мы находимся здесь по воле Легио Кустодес. Мы получили приказы с самого верха, и они дают нам карт-бланш на достижение наших целей любыми необходимыми средствами.
– Я боюсь, что ты, вероятнее всего, не переживёшь эту процедуру, – сказала Хирико. – А если даже случится обратное, то практически гарантировано, что ты навечно останешься в вегетативном состоянии.
– Это безумие! – выкрикнул Кай, отшатываясь от этих выродков.
– Подумай над этим трезво и ты поймёшь, что у нас действительно нет другого выхода, – сказал Шарфф.
– Мы так и знали, что ты не захочешь нам помогать, – добавила Хирико. – Как прискорбно.
4
Кай не мог говорить. Назубная капа, оберегающая его от откусывания собственного языка, наполняла рот привкусом резины и антисептика. В его гортань уходила трубка для подачи воздуха, а голову покрывал кожаный шлем наподобие тех, что носят пилоты, который усеивали иглы и электроды. Многочисленные капельницы подавали растворы в его вены и кровеносные сосуды внутри черепной коробки. Его глаза удерживались в открытом положении фиксаторами век, а к нижней части каждого глазного яблока были подключены узкие выходные разъёмы бронзовых проводов, которые тянулись к окулярно-оптической записывающей аппаратуре.
