— Кто?
— Плачущий Человек, что давным-давно пришел сюда за сокровищами гномов.
— Мне не нужны сокровища, но кажется я знаю, о ком ты говоришь. Это было так давно, что я не помню их имен, хотя они долго бродили под горой и перекликались. Эти люди очень шумели, и помыслы их разбудили в Талисмане зло, и Й’Орх вернулся на зов…
— Ты гном? — предположил Глеб.
— Гномы покинули эти пещеры после того, как подземный демон поднялся из недр. Они оставили гору, запечатали двери и обвалили ходы. Й’Орх уже давно сгинул в бездне, но горный народец не торопится сюда возвращаться… А я… Что касается меня… Я когда-то был эльфом…
— Эльфом? — Глеб только сейчас опустил меч.
— Да, — Тень горестно кивнула капюшоном. — Именно эльфом. Но мой народ наказал меня за то… за то, что… Нет, я не должен говорить тебе всего… Я был сурово наказан и стал Стражем Талисмана. Я вечный изгой, и во мне уже нет ничего от моего народа. Посмотри! — Страж скинул капюшон, и Глеб невольно отпрянул. Из высокого ворота, венчая тонкую шею, торчал худой острый череп, обтянутый бледной, изъеденной язвами кожей. Глубоко запавшие глаза отсвечивали звериной краснотой. Беззубый рот кривился в жалкой усмешке. — Это я! Сын своего народа! Таинственный и прекрасный эльф! — Он торопливо укрыл свое лицо. — Но теперь, по крайней мере, я смогу покинуть эту пещеру. Благодаря тебе, Хозяин Талисмана.
— А где мой товарищ? — задал Глеб мучающий его вопрос.
— Скованный человек стоит за дверью. Его душа непроглядна, а мысли скрытны, он опустошен, но считает свою пустоту силой… Выходи, Человек Короткого Пути!
Мрачный Епископ шагнул в пещеру. Он приблизился к Глебу, встал рядом, с подозрением разглядывая закутанного в плащ эльфа.
— Я его заметил раньше, чем ты, — негромко пробормотал маг, стараясь, чтобы серая тень не услышала его слов. — И решил спрятаться.
— Мне кажется, он безобиден, — прошептал Глеб.
— Я вижу ваши слова, — сказал Страж Талисмана. — Я вижу их до того, как вы облачите их в звуки. Поэтому говорите в полный голос — так вам будет удобней.
Глеб и Епископ замолчали, не зная, как себя вести. Затем Глеб осторожно спросил, обращаясь к эльфу:
— Ты один здесь живешь?
— Нет, конечно. В этой пещере сотни существ, и я слышу их…
— А Плач? Можешь ты сказать нам, что это такое?
— Плач? Никогда не слышал. Что это?
— Мы не знаем. Но несколько раз слышали странные печальные звуки. Вчера ночью, например.
— Я ничего не слышал. — Эльф мотнул капюшоном. Было уже совсем темно, все движения серой тени скрадывались мраком. И Епископ вдруг разглядел что-то знакомое в горбатом силуэте. Мгновение — и он узнал:
— Так это ты! — воскликнул маг. — Ты стоял на скале рядом с нами! Ночью. Я видел тебя. Ты должен был слышать Плач!
— Ничего не слыхал. — Эльф был спокоен. — Да, вчера ночью я покинул пещеру, я часто делаю это. Я смотрю в небо, и оно представляется мне высоким сводом огромной пещеры. Весь мир — это пещера, вы задумывались когда-нибудь над этим? А мне теперь кажется так. Только так… Слишком много времени провел я здесь. Мне пора уходить. Не терпится. Ты отпускаешь меня, Хозяин Талисмана?
— Да, — сказал Глеб. — Я не держу тебя, хотя у меня еще есть несколько вопросов.
— Так спрашивай.
— Где нам найти гномов?
— Здесь их нет. Вам надо идти в Драконьи Скалы. Дальше на запад.
— Правда ли, что Талисман делает врагов друзьями?
— Глаз Й’Орха вызывает чувство доверия. Ты можешь это использовать, чтобы переманить врага на свою сторону, убедить его в чем-то.
— Из этой пещеры есть еще выход? Как нам побыстрее выбраться?
— Ты чувствуешь ветер? Холодное дыхание свободы на своей коже? Следуй ему…
— И все же, — вмешался Епископ, — ты должен был слышать Плач.
— Я ничего не слышал. Но я пел и, может быть, из-за этого пропустил то, о чем ты говоришь. Хотя это странно.
— И часто ты поешь? — Глеб наконец-то все понял.
— Когда испытываю потребность.
— Спой.
— Вы, люди, не поймете песни старого эльфа. Ваши уши не воспримут язык, а мозг не уловит мелодию.
— Все равно, спой.
Эльф скинул капюшон, и, несмотря на сгустившуюся темь, Глеб увидел уродливую голову и вновь его пробрала дрожь отвращения. А Страж Талисмана поднял руки и протянул длинную тоскливую ноту, словно настраивая голосовые связки.
Загудели подземные ходы, будто резонирующие трубы органа. Эхо, испугавшись своего бесконечного отражения, бросилось врассыпную по лабиринтам. Задрожали скалы.
Утес исторг Плач. Нечеловеческую песню бесконечного одиночества. Давящее отчаяние отверженного существа.
Глеб и Епископ, оглушенные звуками, а, более того, нахлынувшими скорбными чувствами, повалились на пол. Сознание померкло, а когда вновь вернулось, уже стояла полная тишина. Над товарищами склонилась серая тень, блеснули красные глаза из складок капюшона.
— Что с вами?
— Вот это голос! — слабо восхитился Епископ.
— Я же говорил, — вздохнул эльф, — ты не понял. Я не пою голосом. Я пою душой. И природа отвечает мне. Таковы все песни нашего племени… А теперь мне пора. Я тороплюсь вернуться к миру. Знаете, Мир так же одинок, как и я…
Тень отшатнулась, скользнула по стене, и друзья остались одни.
Эльф пропал, и никогда больше с Утеса не раздавались звуки Плача.
Жители деревни верили, что Плачущий Человек возвратился и унес в себе свою скорбь.
Чтобы заплатить за квартиру, Глеб продал телевизор. В магазине на него смотрели как-то косо, возможно, думали, что он наркоман, распродающий последние вещи.
Через три дня он позвонил мачехе и попросил прислать немного денег. «Я отдам», — сказал он в трубку, обращаясь больше к себе, а не к ней.
А в конце месяца выплатили пособие по безработице. Он купил мешок картошки, двадцать килограмм макарон, десять банок тушенки и пять бутылок кетчупа. Едой теперь он был обеспечен.
Кажется, все утряслось.
Жизнь, вроде бы, наладилась.
1
Стояла глубокая ночь.
Посох Епископа слабо светился, на пару шагов отгоняя тьму. Глеб двигался первым, и магу приходилось держаться как можно ближе к товарищу, едва ли не наступать ему на пятки, для того, чтобы освещать дорогу впереди идущему. Под ноги лезли камни, то и дело приходилось преодолевать завалы. Стены пещеры то смыкались вплотную, словно хотели раздавить путников, то раздавались далеко в стороны, и так было еще страшней, казалось, что сейчас пол вдруг провалится, уйдет из-под ног, превратится в бездонную пропасть…
