Ну мы дальше пошли в таком же порядке: я первый, а Иван – замыкающий, а я его спрашивать продолжаю, говорю и остановиться не могу, может быть, от страха пережитого, а может, еще от чего:
– А где ты воевал? – спрашиваю.
– На юге.
– А ты знаешь, у меня дядя двоюродный тоже на юге воевал! Только он инвалидом оттуда вернулся! Может, знаешь его? Рудаков его фамилия. Анатолий Рудаков.
Слышу, Иван даже приостановился на мгновение и говорит.
– Знаю! Служили вместе в бригаде Хлыстова. Отчаянный парень был. Да ранило его неудачно во время одной операции. Жаль, храбрый был мужик. Ну да пусть земля ему будет пухом.
А во мне вдруг закипело все, я и говорю:
– Этот храбрый мужик всю мою семью бюрерам сдал! Еще и награду за это получил! И меня, если хочешь знать, из-за него в интернат упекли, и отец меня всю жизнь разыскивал и разыскать не мог! Убить его надо было по-хорошему, а не медали давать!
А Иван остановился на мгновение, а потом снова дальше двинулся.
– Вот оно что… – говорит, – не знал… Но ты, Александр Васильевич, не серчай. Ты живой, а он мертвый. И перед Богом стоит, за предательство свое отвечает. И если взял свои тридцать серебренников, то воздастся ему за них сполна. Значит, кому сейчас легче? Тебе. Значит, ты к нему великодушным должен быть. Он же тоже, может, верил, что правильный поступок совершает, Евросоюз от террористов спасает. Да и я его знал, как смелого солдата. Скорее всего, верил он в то, что делал. Мы с ним буквально за пару дней до конца света встречались, выпивали вместе. И потом, ведь и я, Санек, не ангелом был! Пять лет в сапогах, на фронте, а потом здесь, в Москве конвоиром работал, рабов-христиан охранял, смотрел, чтобы работали, как следует, иногда и тумака мог дать. Так что не суди, Александр Васильевич, и не судим будешь.
И тут мой черед настал остановиться. Это значит, когда я за пистолетом к Кутузову приходил, с Иваном всего на несколько минут разминулся! Это же он, наверное, денег Кутузову на протезы обещал! Вот уж натурально, – неисповедимы пути Господни! А Кутузов-то тогда мне пистолет все-таки отдал, чтобы я убился… Или чтобы меня бюреры взяли с этим пистолем. В общем, чтобы не приходил к нему больше, да о сестре двоюродной, мой маме, не напоминал… Тут я решил, что разговоров с меня достаточно, ровно как и воспоминаний всяких. Дальше мы молча шли.
А тоннель все вперед шел и временами наверх поднимался. Так что мы вроде бы на верном пути находились. И нор поменьше стало. Но ушки на макушке мы все равно держали, потому что не верилось, что нас эти зубастые твари в покое оставят…
Так оно и случилось, ушли мы к этому времени от места боя, наверное, метров семьсот, а то и километр: в темноте да под землей трудно расстояние определить, ну и, видать, все-таки расслабились немного. Не знаю, как Иван, а я точно бдительность потерял. В московских-то катакомбах хоть какое-то разнообразие было: то туда, то сюда сворачиваешь, то от бюреров бегаешь, то там шумит, то тут гудит, то там в канализацию вляпался, то еще что-нибудь произошло! А тут идешь, идешь, и смотреть не на что. Ну внимание и притупилось.
Я только ойканье Маришки услышал, оглянулся и обомлел. Произошло все так быстро, что я даже понять ничего не успел, не то чтобы сделать что-нибудь. В общем, из норы в полу тварь выскочила в аккурат тогда, когда мимо норы Маришка проходила, схватила Маришку и в нору затащила. Только каска ее упавшая о каменный пол и брякнула. Я «двадцать один» сказать не успел, а Иван – винтовку вскинуть. Только что Маришка здесь была, и все – нету ее. А потом Иван рюкзак скинул, крикнул что-то и одним скачком сам в эту нору вперед ногами прыгнул.
Кажется, что-то вроде:
– Ни за что!
И все, я один в тоннеле остался. Ну и что мне делать прикажете? Конечно же, я следом сиганул! Я только рюкзак снимать не стал. Да он у меня и был, в общем-то, тощий! Это Иван с рюкзаком в эту нору ни за что бы не пролез, а я – запросто! Куда я прыгаю, и что меня там ждет, я в этот момент думал. А Иван просто оказался быстрее меня, вот и все.
Ударился я сначала скулой о камень здорово, ухо и щеку ободрал, но даже не почувствовал этого сгоряча. Там вообще-то камень был довольно гладкий, не успел я штаны и мастерку порвать, как вывалился куда-то вниз и упал прямо Ивану на спину. Он только закряхтел в ответ, а потом меня скинул и полез куда-то в бок, оттуда шум доносился. Я хотел на ноги встать да передумал, тут в темноте без головы остаться можно, ударишься об острую каменюку, и все – ваших нету! А от Ивана уже вон – только ботинки из норы торчат, да и они уже исчезли почти, так что раздумывать некогда, следом за ним я нырнул в нору эту и пополз. И главное, еле-еле я за ним успеваю! Он вроде бы здоровый и двигаться должен медленнее, а я поменьше и шустрый, а вот уже ботинки его куда-то вперед уползли, и я не вижу их больше. А нора неширокая, и у меня только две мысли в голове: лишь бы рюкзак за что-нибудь не зацепился, а то мне в узком лазе потанцевать придется, чтобы из лямок выпутаться, и лишь бы кто-нибудь мне сзади в филейную часть зубами не вцепился! А то всякое бывает…
Но тут Иван куда-то вниз свалился, кажется, впереди «мешок» был, я руками-ногами быстрее заработал, но успел только к развязке. Оказывается, там логово этих тварей было, а может, не логово, может кладовая или еще что-нибудь такое. Воняло там: страшное дело! Тварей там было штук пять разных размеров, но все голодные. А логово, наверное, метров десять в диаметре, и потолок метра три в высоту. И большие такие отнорки от логова в стороны расходятся. И вот одна из тварей этих над Маришкой нависла. А та на полу лежит, уж не знаю, живая или мертвая, белая, как мел. Ну и тварь примеривается, с какой стороны ей ужин начинать. Тут Иван и порешил ее очередью из своего «Хеклера унд Коха». Раньше твари только шипели в ответ, а эта как заревет, мне показалось, даже камень под ногами вздрогнул! А Иван кричит:
– Давай, Санек, быстрее! Тащи девчонку!
Ну я внутрь вывалился, на ноги вскочил, к Маришке подбежал, схватил ее за плечи и обратно потащил, а твари сначала отпрянули от меня, а потом ко мне бросились. Ну тут уже Иван не подвел! Стреляет он и впрямь отлично, не то, что я! На каждую тварюгу он потратил пуль пять, не больше. А помещение тесное, рев, грохот, дым, пыль! В общем, оттащил я Маришку к стене, а че с ней делать, не знаю. А Иван орет:
– Держи, – говорит, – тварей на мушке!
Ну я Маришку оставил, за автомат взялся. Вижу, живых тварей в логове нет, а те, что остались, по норам затаились, на свет не выходят, шипят там только. Иван флягу вытащил, воды в рот набрал да и фыркнул этой водой Маришке в лицо. Смотрю краем глаза, она зашевелилась, а потом села и даже встать попыталась. А Иван обрадовался: