– Овсяник, палицу? – запоздало предложил Гамчен.
Осматривая поле боя, поединщик не удостоил оруженосца порицанием – пусть сам рассудит, где ошибся. В поле зрения оптики показалось несколько растерянных самусских мужей с посохами и сулицами. Один держал в правой руке окровавленный колун. Овсяник помахал им рукой.
– Тилх? Хэх хкол, кэмманкэ? – неуверенно сказал тот, что с топором.
– Гамчен, переведи!
– Он на самусском говорит, – принялся оправдываться оруженосец, – а я-то данки́нец.
– Данкинский равно не разумеешь, – пробормотал Чачамокож.
– Пэ-э-эн, киззат кнэ-э-н! – заголосила справа женщина.
У неё на руках безжизненно висело дитя.
– Гамчен, помоги!
Оруженосец выпрыгнул из седла. Женщина замерла на месте.
– Не бойся, хуже я не сделаю! Ча, сумку!
Гамчен скинул плащ из нерпичьих шкур на кочку, положил ребёнка поверх, и склонился над его головой, прислушиваясь.
– Сердце бьётся… Беда, не дышит малая! Дыма наглоталась?
Приняв из рук Чачамокожа знахарскую суму с Яросветовым знаком, оруженосец положил её на плащ, вытащил фонарик, открыл девочке рот, посветил туда, поправил язык пальцем, и бережно выдохнул рот-в-рот.
– Воздух не проходит… Ча, спазмолитик!
Чачамокож принялся рыться в сумке, Гамчен поднял дитятю в полусидячее положение и приложил к её шейке пригоршню грязного снега. Поодаль, мальчишка слез со спины мамонта.
– Марлю с мёртвой водой! Теперь коли сюда!
Ещё несколько выдохов рот-в-рот, ребёнок вздрогнул в руках оруженосца и слабо кашлянул. Мать упала на колени, говоря что-то непонятное, но не нуждавшееся в переводе.
– Точно, дыма вдохнула, – с облегчением сказал оруженосец-лекарь. – Повезло, дыхательный путь не обожжён…
– Гэм Шэн? Вэрнэк Шэн? – самусец отбросил топор и молитвенно сложил руки в направлении Гамчена.
– Любо! – воскликнул Самбор.
– И то. Гамчен, ты сузил совокупность страданий в этом круге, – сказал Овсяник.
Глава дюжина первая. Пеплинский замок
Сквозь ионосферное шуршание пробились звон струн лютни и серебряный голосок:
…Пролетает альбатрос
Стрелкою магнитной.
Много лет летит сюда
Птица над заливом –
Морехода не вода
Делает счастливым.
И не суша, и не дом, Сеть с добычей мелкой…
Мореход следит с трудом
За магнитной стрелкой.[203]
Лютня отыграла, и мужской голос без особой на то нужды объяснил:
– Это была рыбацкая песня с острова Эстро. На этом музыкальная передача заканчивается, а сейчас с нами на связи Дагбьёрт, кавский вестовщик «Моряка севера». Он смог поговорить с Кромбьёрном Магниссоном, шкипером «Хранительницы Меркланда», и поведает нам, что в Каве творится, и верно ли, что корабли посуху летают, а под Осорь-горой демоны завелись – обо всём услышим из первых уст. Рассказывай, Дагбьёрт.
Меттхильд на миг оторвалась от работы и прибавила громкость.
– В четверг дюжина четвёртой недели зимы, «Хранительница» пришла из Чугуана в Каву с грузом и путешественниками. Многим путь лежал дальше на запад, то же – части груза. Бронепоезд «Клятва Йорда Манссона» ходит из Гандарии в Кронию раз в месяц, и на излёте той же недели «Йорд» шёл через Яганскую долину, как раз вверх по реке. Кромбьёрн шкипер и решил подняться по Туаю до слияния с Крода-Кыгом, чтоб сберечь время да упростить путникам дорогу. Сказать, что «Хранительница» летела посуху, красиво, да не совсем верно. Она посуху не летает, котлу распада вода нужна. А Туай хоть и река, с одного берега другой как раз не всегда виден. Я и напросился на борт до Ягана и обратно. И Овсяника, кавского поединщика, взяли на всякий случай.
Меттхильд взяла с блюдца из лещинского костяного фарфора ломтик сушёного яблока с корицей и принялась задумчиво жевать.
– Понятно. Но хоть через пару островов «Хранительница» перескочила?
– Не без этого. Ты лучше спроси, что приключилось в Ягане?
– Хе-хе. Что ж в Ягане приключилось?
– Встретились, перегрузились, и вдруг снегопад не в пору. Скоро весна вроде, а в долине за одну ночь насыпало сажень снега. Едва поезд две рёсты прошёл, по дороге к мосту через Охатское ущелье, паровоз сошёл с пути. Уже в предгорьях, куда «Хранительнице» было не подняться. Слушайте запись, это мой разговор с Кромбьёрном и товарищами, как раз перед тем, как по второму разу с «Йордом» распрощались.
После нового шуршания, слегка замутнённый голос Дагбьёрта зазвучал на фоне приглушённого гула. Наливая кипяток из электросамоварчика в фарфоровую чашечку поверх щепоти терпко пахнувших сушёных листьев саликского чимара, Меттхильд подумала, что вестовщика могли на самом деле звать и Дагобером – в его речи присутствовало что-то еле уловимо гутанское.
– Теперь поведай, Кромбьёрн, как ты выручил дружину «Йорда Манссона».
Голос погрубее, чем у Дагбьёрта, ответил:
– Хахаха. Моя заслуга – что сообразил с экологами связаться, да спутниковую картинку посмотреть, нет ли кого вблизи, чтоб паровоз обратно на путь поставить. А то застрявший поезд, пусть даже с пушками и в броне – всем грабителям приманка, как бырсям[204] панцирный слон. Панцирный, но дохлый. Думал, может, золотодобытчики рядом, с самоходной драгой. Золотодобытчиков мы не увидели, зато в долине за Осорь-горой приметили зимовье самусов с мамонтом. А что дальше вышло – за то честь да поклон Овсянику Круковичу, поединщику рыбацкого братства, его оруженосцам Гамчену Шемтовичу и Чачамокожу сироте, Самбору Мествиновичу, схоласту янтарного дракона…
– Так я и знала! – воскликнула Меттхильд, взяв ещё один ломтик яблока и устроившись поближе к асирмато, стараясь поуютнее угнездиться в куньей безрукавной поперечке.
– …моему второму штурману в учении Ингви Гафлидассону, да Эшкэль-Кэгу, самусскому пастушонку. Овсяник с оруженосцами к самусам пошёл, Ингви я с ними отрядил путь указать, а Самбор…
Раздался смех, и ещё один незнакомый голос продолжил:
– Сам в подмогу навязался.
– Поднялись они к перевалу на яках, – продолжил Кромбьёрн.
– И на синем туре, Волопёр его зовут, – добавил глубокий, низкий, и одновременно мягкий голос.
– Расскажи, почему вертолёт не послал, – попросил Дагбьёрт. – Твой вертолётчик, чай, не только своим зароком знаменит?
