С тяжёлым сердцем покинув здание, в котором располагалась с такой любовью и трудом созданная им корпорация, Нордлихт вернулся в свою квартиру и, потратив несколько недель на то, чтобы превратить её в оснащённую всем необходимым мастерскую, приступил к созданию новой Машины, чертежи которой до мельчайших подробностей хранил в своей голове. На этот раз дело шло гораздо быстрее, и уже через несколько месяцев Свен закончил работу, полностью сосредоточившись на второй фазе своего плана. А именно, стал размышлять над тем, куда ему отправиться дальше.
Ему было важно найти такое место, где его не смогли бы обнаружить агенты корпорации. Избрав пунктом своего добровольного изгнания Тибет, Свен задал размер временнóго прыжка – десять тысяч лет до нашей эры – цифру, которая уж точно не представляла для натасканных ищеек «Хроноса» никакого практического интереса. Там, в спокойной тиши девственного, не исковерканного поступью человека мира, он сможет как следует всё обдумать и приготовиться к тому, чтобы со временем мобилизовать новые силы.
Мысленно простившись с городом и эпохой, которая с самого рождения была его домом, подстегиваемый предвкушением новых открытий, Свен Нордлихт собрал саквояж с необходимыми вещами на первое время и отправился в далёкое путешествие.
Скитаясь по живописным долинам и горным лощинам, которые спустя тысячелетия должны были превратиться в территорию, известную как Тибет, Свен предавался неторопливым размышлениям о смысле жизни и её неминуемой быстротечности, которые навевал окружающий его монолитный, величественный пейзаж. Иногда он ночевал под открытым небом, иногда под защитой горных выступов и огромных, покрытых незнакомой зеленью камней, явно обрушившихся когда-то с подпиравших далёкое небо могучих скалистых вершин.
Глядя на царившее вокруг безмятежное господство природы, раз за разом пересматривая запись на экранчике голокамеры, Свен никак не мог осознать и поверить, что однажды человечество сможет обезуметь до такой степени и переступить черту.
Люди придут и уйдут, а камни так и будут лежать, словно в молчаливой усмешке наблюдая, как постепенно ветры стирают последние следы пребывания на земле нерадивого рода человеческого.
Глядя на мятущееся пламя костра, у которого, кутаясь в плащ, грелся Свен в одну из ночей, он понял, что должен попробовать ещё раз. Недаром у него хватило сил и терпения воссоздать новую Машину и совершить побег. Да, придётся начинать всё сначала, но он готов к этому. Нужно было попытаться сначала, только на этот раз не в утопическом стремлении изменить историю и сделать мир лучше, а во что бы то ни стало постараться остановить самого себя.
Расчёт Свена был очень простым – если действия первой, созданной им корпорации неминуемо ведут человечество к концу света, ему нужно заручиться поддержкой новой команды и приложить все возможные усилия, чтобы не допустить этого и вернуть всё на свои места.
Проводя дни и недели в таких размышлениях, Свен продолжал скитаться по таинственному континенту, со временем, к своему удивлению, всё чаще начиная встречать явные следы пребывания разумных существ. Примером тому служили обнаруженные им странные нагромождения камней правильной формы, поставленные друг на друга наподобие ритуальных столбов, или несколько брошенных кострищ, сделанных в земляных углублениях и присыпанных давно отсыревшей золой.
До этого же ему попадались лишь странные насекомые да несколько обезьян с густой белёсой шерстью, которые, завидев его ещё издали, предпочли скрыться с недовольными криками. А в одну из ясных ночей, задумчиво разглядывая звёздное небо, Свен услышал странный тягучий звук, внезапно полившийся над горами со стороны севера, похожий то ли на охотничий рог, то ли на стенания неведомого существа.
В простиравшихся вокруг холма, на котором он ночевал, низинах от земли призрачно поднималось тюлевое покрывало молочно-белого тумана, словно полоса океана, над которой подобно парусам раскинулись пышные кроны ветвистых деревьев.
Чтобы подбодрить себя, Свен пододвинулся ближе к огню и, вороша сучковатой палкой таинственно потрескивающие угли, стал негромко напевать старинную польскую песенку, которую слышал в детстве, давным-давно.
После этого случая он старался заранее запасаться хворостом, чтобы поддерживать огонь до наступления утра.
Многое из увиденной флоры и фауны было Нордлихту незнакомо, но когда через несколько первых дней пребывания на новом месте голод окончательно победил рассудок, Свен решился попробовать одну из почти двадцатисантиметровых гусениц, в изобилии попадавшихся на его пути. Другого способа раздобыть еду у него попросту не было – использовать Машину как средство для добычи пропитания было сущим безрассудством.
Здраво рассудив, что насекомые с ярко-пестрым окрасом могут быть ядовиты (что однажды и подтвердилось, когда изобретатель едва успел увернуться от достаточно меткого плевка, который с шипением проделал дыру в мясистом листе какого-то кустового растения), Свен изловил гусеницу понеприметнее, с равномерной коричневой шкуркой, и, поборов первый приступ отвращения, зажарил её, приправив горсткой грибов, показавшихся ему съедобными.
К его удивлению, мясо насекомого было нежным и даже чем-то напоминало цыпленка, но Нордлихт не торопился на радостях набивать желудок, а разумно решил немного подождать, чтобы удостовериться, что его организм адекватно воспримет столь непривычную пищу. Пил Свен из чистейших горных источников и ключей и, продолжая осматривать незнакомую местность, чувствовал себя пилигримом, первооткрывателем, словно герой книги Герберта Уэллса, только отправившийся не в далёкое будущее, а на тысячи лет назад.
И вот, спустя почти полтора месяца, как он оказался в Центральной Азии, Свен сделал первое и самое важное для себя открытие. Как-то, спасая Машину от проливного дождя, который начался утром и лил без перерыва уже третий день, Нордлихт набрёл на узкое горное ущелье, тем не менее достаточно широкое, чтобы в него могла поместиться его Машина.
Убедившись, что хрупкое к воздействию внешней среды изобретение изолировано от губительных контактов с водой, Свен решил пройти в другой конец ущелья и посмотреть, куда оно может вывести. Когда высящиеся по обеим сторонам скалы, наконец, расступились, зрелище, внезапно открывшееся Нордлихту, заставило его потрясённо замереть на месте, с благоговением созерцая таящегося в горах исполина.
– Господи боже…
Гигантский, неизвестно кем, какой невероятной и могучей рукой, высеченный прямо в теле горы монолитный храм возвышался над ним невесомыми башнями, украшенными незнакомыми рисунками, рунами и символами.
