маленький, а я — могу и умею…
— Надо было рисовать для храма Немеса! — Возмутился Миу. — Там столько всего есть, за тебя вознесут столько молитв, будет во-о-о-т столько удачи… — Младший широко раскинул руки в стороны.
— У них нет вывески? — Скептически поинтересовался Коста, вспомнив размеры колонн входной арки храма Немеса.
— Есть конечно!
— Тогда если у них и так есть, зачем им ещё? А у храма Великого нет…
— Но…но… Великий бесполезен! — Нашелся Миу. — И он и жрецы, так отец говорит…
— А ты всегда что-то делаешь, чтобы это принесло пользу?
— Э-э-э-э… — Миу захлопал ресницами.
— Или потому что просто хочешь сделать?
— Потому что хочу!
— А я хочу нарисовать доску для храма, — устало закончил объяснения Коста — разговаривать с Младшим Да-арханом иногда было крайне утомительно.
Миу замолчал, задумавшись, но смог держать рот закрытым не более, чем пару мгновений.
— А ты сказал правду там, в лавке? Ты правда думаешь, что у меня почти получилось? Что, если бы приложил усилия, потренировался, у меня вышло не хуже чем у тебя? — В голосе Миу пламенела надежда.
Коста молча кивнул и похлопал мальчика по плечу. Глаза Миу вспыхнули восторгом:
— Мне всегда говорят, что я хуже Кло, что нужно больше тренироваться, что у меня ничего не выходит, и не выйдет, потому что я сам не знаю, чего хочу… А ты думаешь, у меня вышло бы?
— Непременно, — Коста положил руку на плечо Младшего. — Я когда-то писал точно так же, как ты. Делал похожие ошибки и кисть дрожала в пальцах, делая штрихи неровными. Мой Наставник… — Коста помедлил, — наверняка тоже когда-то писал так же. И даже этот Мастер, и даже сам Мастер Ван, было время, когда он учился рисовать и писал ещё хуже, чем ты! — Припечатал Коста. — Тренируйся. Повтори знак «кай» пятьсот раз, а потом ещё пятьсот и ещё…и у тебя непременно получится.
— О-о-о… — Миу вскинул руку вверх, и проорал. — Клянусь силой, я буду не я, если через зиму не буду писать это знак идеально! — Сила вспыхнула ярким облаком, лизнула пальцы, а охранник сзади обреченно поднял глаза к небу, и что-то пробормотал.
Миу воодушевленно пробежал вперед, вернулся назад, обежал Косту по кругу, пританцовывая, а потом, как будто решившись на что-то набросил на них двоих купол тишины, который, правда, вышел у него только со второго раза.
— А с шекками так же, как с каллиграфией? — Уточнил Миу тихо. — Это сработает — повтори пятьсот раз и ещё пятьсот.
— С…шекками? — Коста остановился. Всё, что он знал о тварях было подчерпнуто им в подземельях Блау и там не было ничего, что помогло бы ответить на вопрос. — А что… не выходит с шекками?
— Ничего, — тоскливо отозвался Миу и ковырнул носком сандалия камни дороги. — У меня не выходит ничего. Кло — у того выходит всё. Его слушаются беспрекословно, а я… а у меня… у меня не выходит… Кло любит убивать, а я нет. Мы это не любим. У Кло выходит хорошо, его хвалят, а я не могу, мы не можем… и не хотим… Поэтому я неудачник. — Миу тяжело вздохнул. — И это у меня не выходит, и каллиграфия, и целительство. Ничего у меня не выходит… Наставник говорит, потому что я не-у-сид-чи-вый, и не могу сосредоточиться…Но на самом деле я просто не могу, мы не можем чувствовать это… они так кричат, так кричат, им так больно…
— Кто кричит? — Коста отодвинулся.
— Рабы в загоне, — удивленно отозвался Миу.
— А ты… вы чувствуете эмоции всех? — Коста замер в ожидании ответа.
— Нет, конечно, — Миу удивился так, что глаза округлились. — Шекк чувствует иногда и передает, а я чувствую шекка и могу управлять. Точнее — управлять не могу, — стушевался он. — Могу попросить, но моя не всегда делает, ей играть хочется…
— Моя? Тв…Шекки бывают девочками?
— Да, очень красивая, у нее во-о-от такое жало на хвосте. Острый шип. И чешуйки, которые даже копьем не пробить. И скорость. И глазки… она ещё маленькая, как и я, и только растет, — Миу зажмурился, — Я бы тебе показал, но мне нельзя, пока я не контролирую… Можно только тем, кто обрел контроль… А то ты бы ее нарисовал… И Наставник и отец говорят — шекк — оружие для защиты и убийства, зачем шекк и его Ведущий, который не может убить? А она не хочет убивать, и я не хочу убивать, мы не хотим убивать, поэтому проваливаем тренировки и… — Миу стушевался и опомнился, подняв вверх взгляд на Косту. — Только это секрет, Фу же друзья Да-арханов? Глава Фу — друг отца, а ты — мой?
Коста медленно кивнул.
— Фух, — выдохнул Миу, продолжая тараторить. — Поэтому ты никогда не подружишься с Кло! Тебе остается дружить только со мной!
— Почему? — Совершенно ошеломленно уточнил сбитый с толку Коста.
— Потому шекк Кло уже знает, что тебе не нравится Кло. А раз знают шекки — знает и Кло. Хотя… Кло вообще мало кому нравится, поэтому он такой… Хочет нравится всем, а не нравится почти никому. И чем больше он не нравится, тем злее становится. А чем злее он становится — тем больше не нравится.
— Я не видел ни одного шекка у вас…
— Если не видел ты, это не значит, что шекки не видели тебя, — глаза Миу лукаво сверкнули. — И я знаю, что нравлюсь тебе!!!
Коста открыл рот и закрыл. Ни мозгоед, ни Глава такой информации ему не давали, и даже в слитых воспоминаниях не было ни одного указания о том, как себя вести в такой ситуации, и не было никакой информации о шекках.
— А северяне, — нашелся Коста наконец. — Наставник рассказывал, что у них другие системы тренировки, может научиться там…род северных одаренных, там тоже есть твари.
— Пф-ф-ф, — Лицо Миу поскучнело. — Блау? Отец говорит они недоразвитые. У них учиться нечему, они не используют даже то, что могли бы… Глухие… Поэтому через четыре дня — я весь день проведу с тобой! — Закончил Миу совершенно внезапно и невпопад.
— Почему именно через четыре дня? — Уточнил Коста осторожно — по его подсчетам они должны уже собираться в обратный путь в поместье.
— Потому что если Кло что-то решил — сделает, а он решил купить тех рабов через четыре дня, — пояснил ему Миу, как маленькому. — А когда Кло купит их, им будет очень больно, очень, — тихо вздохнул Миу. — Они всегда умирают долго и так кричат…я не хочу это слушать…
— Значит «загон» — это он хочет купить рабов для тренировок шекка? — Уточнил Коста тихо.
— Как и всегда, — Миу пожал тонкими плечиками под легким халатом. — Купит, и на следующий день они умрут на Арене. Слуги поменяют песок на чистый, дедушка и отец похвалят Кло и отругают меня… на-до-е-ло!
* * *
Коста думал тридцать мгновений. А потом ещё тридцать. Перебирая в кармане оставшиеся пять фениксов, которые завтра нужно было отдать в лавке старика Вана. Монеты нагрелись и стали скользить между пальцами, глухо позвякивая.
Коста перебирал золотые, снова и снова, и думал, думал, думал, молчаливо следуя за маленьким белым вихрем — Младший Да-архан продолжал скупать всё на своем пути.
Сколько рабов вокруг? Десятки? Сотни? Сколько таких рынков, как в Да-ари? Что даст, если он вытащит хотя бы одного, если остальных всё равно сделают евнухами? И если не будет этих четверых, Наследник Да-арханов найдет других, чтобы купить для «загона».
Что он изменит, если купит хоть одного — ни–че–го! Этот мир не изменить, в нем есть господа, есть вассалы, есть слуги, и есть рабы. Есть те, кто сверху и те, кто снизу. Те, кто приказывает и те, кто подчиняются. Он ничего не сможет изменить.
Но логика не помогала.
Коста перебирал в кармане монеты и у него в голове почему-то всплывало лицо рябого мальчика, и пальцы… тонкие пальцы настоящего каллиграфа.
Он сам тоже когда-то сидел за решеткой. И лежал, привязанный на лекарском стуле, и имел номер и… цену. И, если бы его не выкупили тогда, кто знает, чем бы кончилась его жизнь. Да, он не может спасти всех — и никогда не сможет, но если бы тогда кто-то выкупил его — спас, его жизнь тогда стоила дороже всех денег мира… Хотя бы одна жизнь… Хотя бы одна… Особенно, если эта жизнь его — собственная.
Коста встряхнул головой и сделал знак Хаади. Сообщил Миу, что у него есть дела, он забыл, и хочет совершить
