Да к тому же они притащили сюда такое количество разнообразной техники, что мой хомяк заворчал, зная, что все эти трофеи отойдут армии Российской империи. Будем надеяться, что сами бойцы затарены очень хорошо. Ведь понимали же они, против кого им сегодня придется сражаться.
Огонь открыли по мне сразу же, как только я вошел в зону поражения орудий, но я даже глаза не закрывал. Ох и приятное это было ощущение, когда твой враг ничего сделать не может, сколько бы ни пыжился. Высокоранговые маги, архимагистры и архимаги атаковали меня, чем только могли, но все безуспешно. Поэтому, когда я пересек определенную черту, эти сволочи просто свалили. Они видели, с какой скоростью я бегаю и, рассчитав, когда у них еще останется время на то, чтобы отступить, они так и сделали. Видимо, это была нынешняя стратегия армейского штаба Австрии, поскольку способа меня убить они не нашли, а терять сильных одаренных им очень не хотелось.
Закончив со своей задачей, я не стал более уничтожать противника. Я хотел, чтобы антимаги-новички на себе прочувствовали, что такое настоящий бой и близость смерти. Ведь я вскоре демобилизуюсь, а им воевать еще полгода после моей демобилизации. И выживать им придется самим.
Надо было видеть рожи австрийцев, когда я просто прогуливался между ними и никого не пытался убить.
— Стреляйте, стреляйте, — говорил я на австрийском языке, который знал Антеро. — Моим бойцам нужна тренировка.
— Для многих это уже было слишком и, не выдержав моего нахождения в их рядах, они убегали, но большинство оставалось и продолжало бой, с опаской поглядывая на меня, а меня это невероятно забавляло.
Вскоре надо мной висели несколько дронов.
Российская империя. Штаб Австрийской армии
— Что он делает? Почему никого не убивает? Кто-нибудь знает, что он задумал? — засыпал своих офицеров генерал-майор Австрийской армии, что командовал войсками на войне с Российской империей.
— Он приказывает нашим бойцам продолжать атаку, — ответил один из офицеров.
— Зачем?
— Он сказал, что его бойцам необходимы тренировки.
— Мы что, превратились в тренировочный полигон для Русских солдат и магов?! — выкрикнул генерал, вскочив с места и ударив кулаком по столу.
— Его никто не может убить, господин генерал-майор. Даже Дикая Охота не смогла.
— Сколько ему еще осталось служить? Вы подсчитали, сколько территорий нам придется уступить за это время?
— Да, господин генерал-майор, около ста километров, но если они ускорят темп, то порядка ста пятидесяти километров мы можем потерять.
— Это же почти все, что мы сумели отвоевать! Мы отдадим шахту, даже не разработав ее?! Да каждого из нас его императорское величество вздернет вдоль дороги, как разбойников, если мы это допустим.
— Зато, когда мы он демобилизуется, мы не просто сможем вернуть все, что потеряли. Но и захватить новые земли. Полагаю, в помощи армии против столь сильного противника никто не откажет, а мы не станем пускать все, что нам пришлют в ход, пока этот отщепенец тут. Зато используем все, что у нас будет, как только он покинет войну.
— А вот это отличная идея! Хвалю! И еще кое-что. Напишите-ка письмо в Святую Инквизицию об этом самородке. Если у нас нет возможности его убить, пусть лучше поработает на них. Святая Инквизиция больше всего радеет за Европу, а нам от этого только польза.
Российская империя. Военный фронт с Австрийской империей
Бой прошел гладко и без проблем. Мы заняли очередную линию обороны и укрепились на ней. Правда, батя мне после боя устроил выволочку за то, что я просто прогуливался в стане врага, вместо того, чтобы валить их всех, но когда я ему объяснил мотивы своего поступка, смягчился и даже предложил выпить коньяка. Он понимал, что скоро я уеду, а ему придется воевать и дальше. И лучше бы у него остались достаточно подготовленные бойцы, которые смогут передать свой опыт следующему призыву.
— Когда мы с генерал-лейтенантом мило беседовали, попивая коллекционный коньяк в его шатре, к нам ворвался Двэйн, а за ним один из стражников с криками:
— Куда пошел, туда нельзя.
Вот только Клыкастому было похер куда можно, а куда нельзя. Он сам решал, где он будет ходить.
— Оставь его. Видишь, он по хозяину соскучился. Пусть тут сидит. Возвращайся на пост.
— Есть возвращаться на пост, ваше высокопревосходительство.
— Красивый у тебя пес. Клыки, правда, чересчур большие, а так красавец. И умный, к тому же. Вон подлез под твою руку, чтобы ты его погладил. В лагере не пакостит, тебя с боя ждет. В сражение за тобой не бегает, отличный пес. Как ты его назвал? Клыкастый? Подходит. Что думаешь делать после войны?
— Думаю род свой основать, землей обзавестись, женюсь, может даже.
— Это дело хорошее и нужное. Не затягивай. А не желаешь родине послужить? Я тебе к дембелю капитана справлю, а там, глядишь, и до майора дослужишься?
— Благодарю за щедрое предложение, но нет. Война войной, но у меня свои планы.
— Жаль. Но если передумаешь, знай, что тебе здесь будут всегда рады.
— Буду иметь в виду. Спасибо.
В тот вечер мы с батей славно посидели, несмотря на то, что последние несколько дней меня все больше и больше угнетало чувство приближения антипода. Оказалось, мы можем ощущать, насколько далеко мы друг от друга находимся. И эта сволочь, определенно направлялась ко мне. И мне очень не хотелось, чтобы эта тварь вселилась в батю. Я прекрасно понимал, что у него сейчас вселиться в Батевского не получится, ведь он один из сильнейших Алантов Российской империи, но вот подгадить он ему может знатно. Поэтому каждый день для меня превращался в ожидание встречи с тем, кого я должен убить, но еще не знаю, как.
И вот в один совсем не прекрасный момент я увидел его среди австрийцев, которых мы собирались выгнать с очередной линии обороны.
Я уставился на него, а он на меня. Мы оба встали, как вкопанные и уставились друг на друга. Я в этот момент увидел всю его прошлую жизнь, а он увидел мою. То, что происходил с нами в этой жизни, мы не видели, но вот прошлую узрели с младенчества и заканчивая нашими смертями.
И то, что я увидел, мне не понравилось. Это был настоящий маньяк. Тварь, которой все самые жуткие маньяки-убийцы этого мира и в подметки не годились.
Когда он просмотрел всю мою прошлую жизнь, он расплылся в такой омерзительной улыбке, что мне стало страшно. Страшно за тех, кто мне дорог. И больше всего я испугался за Катю. Если это существо
