Только б слышать ее.
Тем временем, Сарина вытрясла на него какие-то рыжие лепестки, точно выкованные из бронзы и с заостренными краями. Они смахивали на раскаленные ножи.
Но он доверял Сарине.
А потом — потом заиграла радуга, исполинская, выросшая из днища ада и достигшая верхней площадки горы Богов. Радуга шелестела освежающе и искристо…
Радуга официально именовалась фениксовыми цветами, но подлинное имя ее — Сарина…
…И раны Саб-Зиро закрылись — послушно, будто новое, непонятное, тревожно-светлое чувство было семицветной магией, и магия та суть — исцеление.
Он вскочил. Он чувствовал себя гораздо лучше, чем в последние недели — после смерти Рокси и не-смерти Смоука.
Сарина улыбалась ему. Сарина обхватила его плечи с чуть язвительным нахальством. Она, безусловно, имела права на него, ибо она оживила его, рискнув в том числе и ее безопасностью.
— Ты совсем другой, — повторила Сарина. — Он был холоден — целиком, ты же — только снаружи…
(воспоминания и маски — долой… потому что я хочу тебя, Сарина)
Он требовательно уткнулся переносицей в ее шелковистые волосы — словно щенок, просящий ласки. Он бережно, словно стесняясь собственного желания и силы полуобнял девушку.
Сарина хихикнула.
Ее нечеловечески ловкое тело обвилось вокруг Саб-Зиро — и ему чудилось, что так и должно быть… ибо Боги сотворили мужчину и женщину единым целым.
(она не твоя…)
— Но… — он слегка запротестовал. Честь. Честь — она-принадлежит-не-тебе. Ну и что?
(Мне! Сейчас — мне!)
— Тсс, — Сарина пресекла любые поползновения зануды Саб-Зиро продвигать высокие идеи о Чести. Она любила его брата, верно… но мертвые мертвы, а живые — живы. Логика демонов и умеющих-перешагивать. Так надо.
Сарина вонзилась губами в его губы. Он с наслаждением отвечал ей, упиваясь вишнево-сладким ее вкусом.
Сначала — робко… он, как правило, был нерешителен с женщинами, впрочем, он и не ощущал такого прежде. Саб-Зиро притянул Сарину, и она вжалась в него.
— Тебе… тебе не холодно? — оторвался он от головокружительно-вишневого поцелуя.
— Нет… нет, продолжай, — выдохнула Сарина.
Она солгала. Льдистость его прикосновений едва не отпугнула ее, но только в первую секунду.
— Про… продолжай…
Саб-Зиро рванул ее одежду, сильнее, чем требовалось. Обрывки ткани смешались с пеплом, и Не-Мир взирал на них с нескрываемой хмурой ухмылкой.
Любовь — противоречие в сожженном измерении трупов.
Саб-Зиро стиснул ее, гибкая Сарина завязалась едва ль не узлом вокруг него, тоже стаскивая с него пальцами ног ткань-помеху. Сарина — вишнево-топазовая, переливающаяся — была самым сладким наркотиком, демоническим, грешным — и запредельно-восхитительным. Словно целительная радуга, влившаяся в его, Саб-Зиро, вены изначально принадлежала не лепесткам, а ей.
Ее поцелуй — самый заостренный и пестрый фениксов цветок.
Тонкая талия, бархатная кожа и вихреподобный, пронзительно-упоительный ягодный аромат сродни самому Не-Миру — безумием.
Саб-Зиро всегда несколько со стороны анализировал происходящее — но не теперь. Страсть перечеркнула отстраненное тестирование информации.
(я занимаюсь любовью с демоном… и избранницей моего брата… как странно)
Дальше он уже не соображал вовсе, ибо Сарина овладела им. Он — ею.
А Не-Мир все скалил черно-багровые клыки…
Утром Лю Кэнг понял, что Не-Миру надоело играть в радушного хозяина, и он вспомнил, что и в райском саду водились змеи.
Сложно определить, в чем заключался непорядок. То ли солнце запеленалось сеткой, железной и обветренной, словно тюремная решетка. То ли полиняла и поблекла трава, а цветы перестали источать медово-горьковатый аромат, его заместил чуть заметный привкус тлена.
Лю Кэнг настороженно побродил в радиусе их стоянки. Ничего. Спокойствие.
Но птицы не пели, и ветерок не дул.
Лю вернулся к Китане, заплетающей в этот момент свои иссиня-черные локоны. А венок — подаренный ей только вчера, пронзительно-индиговый, сотканный из цикория и незабудок, печально закоричневел. Завял.
— Лю, — сказала Китана. — Что-то изменилось, верно?
— Да, — ответил Лю. Он взлохматил волосы жестом беспокойства. Поднял венок Китаны… и тот расползся, будто древний пергамент. Он вздохнул. Изменилось. Сдвинулось — снова в канаву, водопад или колья испытаний. Было бы наивно надеяться, что трудности закончились и теперь они благополучно доберуться до Башни, а Шао Канн по-хорошему согласится уступить первенство… а добрые и милосердные Боги восстановят все миры, воскрешат умерших, накормят голодных и соединят влюбленных…
Лю Кэнг смял неживые цветки, и прелый сок размазался по его ладони.
Окей, курорт закончен. Пора в дорогу.
— Где Джакс? — спросил Лю Кэнг деловито, и Китана восприняла его мы-еще-в-Пути. Да, разумеется.
— Спит еще, полагаю, — пожала она плечами. — Да вон он, сзади тебя.
Лю обругал себя. Он воистину расслабился… не расслышать шаги неуклюжего Джакса. Не-Мир нарочно успокоил их.
Значит, следует ожидать чего-то крайне гадкого.
— Ребята, вы чувствуете… — начал Джакс.
Лю и Китана синхронно кивнули.
— Пойдем, Джакс.
— О да, — пробурчал майор. — Мы ведь на задании, как же позабыть?
— На задании… И безопасная зона кончается. Так решил
(Боги?)
Не-Мир, — Китана словно ставила точку. Джакс внезапно разозлился: почему она ведет себя свысока? Мисс-всезнайка-черт-бы-ее-подрал. С Пророчицей она тоже обещала спасение, а закончилось все проклятым Мостом. Лю в рот ей смотрит, но он-то, Джакс, не втюрился по уши в высокомерную эденийскую девицу…
Он вспомнил о Кейдже. Кейдж ненавидел ее — когда Милина заразила его… а Саб-Зиро защищал, но теперь оба мертвы, а они все так же идут и нет конца, и…
Что же делать?
Надеяться.
Лю и Китана уже отошли на добрые сто метров. Джакс вздохнул и заторопился за ними.
Приблизительно с полкилометра тянулась все та же идиллическая картинка, разве чуть подпорченная. Фрукты были свежи, но Не-Мир распологает к гниению, и червоточины утыкали миловидные яблочные угодья. Адаму и Еве пора "изгоняться". Пасторальный пейзаж постепенно выцветал. А вот деревья — деревья становились все выше и гуще, древнее и
(опасней?)
Лю схватил запястье Китаны, словно защищая ее. От кого? От деревьев? Глупости какие, растения не кусаются.
На Земле, уточнил внутренний голос.
А дубы, буки и вязы, а может, и вовсе неизвестные науке исполины все учащались. Словно стискивали, словно обступали угрожающей толпой. Лю почему-то припомнил эденийских линчевателей. У сосен и вязов не наблюдалось петель и кинжалов, зато ветки — узловатые, когтистые, точно когти кондора, поскребывали прямо над ухом Чемпиона.
