Она вроде бы кивнула сначала, а потом говорит:
– А если я в Бога не верю?
А Иван даже не нашелся, что сразу ответить. Молчал, молчал, а потом и отвечает:
– Да куда ты денешься? Поверишь. Тут остались только те, кто поверить в него способен. Другие сгинули, – а потом снова встал, штаны отряхнул и ко мне направился.
– Иди, – говорит, – Санек, отдохни.
Я хотел было ответить, что и не устал вроде, а потом смотрю, Маришка клубочком на коврике свернулась и вроде как плакать навострилась. Ну я и пошел к ней. Рядом лег, обнял. Молчу. А что тут скажешь? Вырваться бы отсюда, а там, может, и в самом деле, все хорошо будет? Нам хотя бы до церковки той в Дубне добраться. Там безопасно. А Маришка хлюпала носом, хлюпала, а потом ко мне повернулась, в грудь мне мокрым лицом уткнулась да и говорит:
– Я же не знала, Шурыч, что нельзя так делать! Они же мне сказали, что тебя при попытке к бегству пристрелили! Я думала, что нету больше никого на свете, кто бы мог за меня заступиться! Понимаешь?
А я обнял ее просто да по голове гладил. А она все плакала. Наверное, думала о чем-то. Я не знаю, сколько мы так лежали с ней, а потом она, кажется, задремала. Я ее спальником укрыл, взял свой коврик и к Ивану подсел.
– Вы с одного интерната, да? – шепотом он спрашивает.
Я только кивнул в ответ.
– А почему она такая… сломленная? – снова спрашивает. – Такая маленькая, а уже такая… ну не знаю даже, как сказать? Мрачная?
– Ну знаешь, вот если бы от тебя родители отказались, да не тогда когда ты маленький был, а уже когда ты взрослый и все понимаешь, то я бы на тебя тогда посмотрел, – отвечаю я шепотом. – Это она еще ничего! Ты ее раньше не встречал. Она же, как гот, раскрашенная ходила. Я ее еле-еле рассмотрел подо всем этим.
– Ясно, – Иван отвечает, а потом вздохнул и говорит:
– А у нас в школе таких неформалами называли, а у вас как?
– У нас фриками, – отвечаю, – но редко. Девчонок – хиппушками. А обычно просто: «Эй, овца, иди сюда!»
– М-да… Милые детки… Хотя… Какие вы детки, украли у вас детство, – хотел он еще что-то добавить, но тут по земле еле заметная дрожь прошла. Почти такая же, какую мы там, внизу, в пещере, почуяли, только слабее.
Ну мы переглянулись, а потом Иван на Маришку посмотрел, а она спит как ни в чем не бывало. А он встал, к рюкзаку своему отошел, а потом смотрю, он опять «Сайгу» за спину закинул, винтовку свою взял, гранаты по карманам разгрузки рассовывает, а на каждой гранате хитрая маркировочка такая. А последнюю оставшуюся он в подствольник зарядил. Увидел взгляд мой вопросительный и говорит тихо, так, что я еле расслышал:
– Специальная начинка. Обедненный уран. Не хочу я, чтобы вы, ребята, рядом были, когда я палить ими начну. Знаешь что, Санек? Собери-ка ты тихонечко, что можешь, в свой рюкзак. Хавчик туда скидай. Только девочку свою пока не буди, понял? Пусть поспит, – а сам стал магазин этот здоровый патронами набивать.
Ну я все сделал, как он сказал, а потом обратно к лазу вернулся. Иван сидит, что-то снаружи рассматривает и мне командует:
– Иди сюда!
Я сел рядом, так что мне стало видно то же самое, что и ему, а он мне показывает:
– Вон видишь через дорогу в подлеске сосну? Да? А справа от нее ложбинка? А в ложбинке ель? Она тут одна-единственная. Так вот, если что случится, чеши туда! Понял?
– А что случится-то? – спрашиваю.
Иван посмотрел на меня так серьезно, что мне не по себе стало, и говорит:
– Пока не знаю. Нутром чую, что-то будет.
У меня от этих слов в животе похолодело.
– А твари эти? Они же порвут нас, пока добежим.
А Иван отвечает:
– Знаешь, Санек, иногда лучше эти твари, чем кое-кто другой.
Мы, наверное, несколько секунд друг другу в глаза смотрели. Понял я, о ком он говорил, и он увидел, что я понял. А потом еще ближе ко мне наклонился и совсем тихо шепчет:
– Ты, – говорит, – Санек, сам помри, а девчонку отсюда вытащи. Идите к Киржачу через Кимры, я за Ларцево машину оставил. Карты вот, – и карты мне сует. – Понял? В Евангелии сказано: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». Понял? Умри, но Маринку свою до храма доведи.
Ну я автомат до боли в руках сжал, головой киваю, мол, понял, а самому снова страшно. Вроде бы и не произошло еще ничего, а все равно – страшно.
А потом мы снова почувствовали, как под землей кто-то ворочается, и шар этот как будто покачнулся слегка. Встрепенулись мы и слышим: снаружи кандары гвалт устроили, лают там друг на дружку, что ли? Я выглянуть наружу хотел, но Иван меня остановил.
– Ты че, − говорит, − творишь? А если рядом на земле кандар сидит? Откусит тебе башку, да и все.
Я сразу на место сел, а Иван продолжает:
– Патроны береги, патронов мало. У меня последний магазин да «Сайга» вот еще. И ножик. У тебя второй магазин есть? Ну и отлично. Давай, собирай свою девушку и держитесь ближе к выходу.
Маришка даже не удивилась, когда я ее разбудил и велел к выходу вместе с ковриком перебраться. Кажется, она от будущего ничего хорошего не ожидала. А потом мы просто сидели и ждали. Иван пытался шепотом армейские байки травить и анекдоты рассказывать, но у него это плохо получалось, не смешно было, а может, просто мы не были настроены анекдоты слушать, слишком много в последе время произошло страшного, чтобы можно было вот так просто смеяться. В общем, замолкли мы и какое-то время молча сидели, каждый о своем думал. Маришка ко мне привалилась, голову мне на плечо опустила, я ее обнял, так и сидели. Пить мне хотелось и есть. Че там эти галетки… А еще в сон клонило.
А потом мы шаги почувствовали. Я сначала решил, что это просто сердце бьется, Маришку отстранил немного и понял, что это откуда-то снаружи доносится. Ощущение было, как будто кто-то размером с дом пытается к нам подкрасться, только у него это не получается. Большой слишком и тяжелый. А потом мы дыхание услышали, и у меня волосы на голове зашевелились, потому что было в этом дыхании что-то жуткое, словно стон какой слышался или кто-то по асфальту что-то металлическое тащил… А потом этот звук усилился, и мы услышали, что это кто-то огромный пыхтит, как астматик, воздух глотает. Подошел этот некто к шару с северной стороны, от провала, значит, а потом он шар вокруг обошел. Я рюкзак подхватил, и мы все втроем на цыпочках отбежали в противоположную сторону шара и тоже двигаться по кругу стали. Только это чудовище снаружи шар обходит и хочет к нам приблизиться, а мы изнутри все время держимся так, чтобы от него как можно дальше быть. Фонари выключили, а костер уже погас почти, и в шаре темно, и двигаться надо осторожно, чтобы не налететь на доску или на сухой тонкий ствол. Я Маришку за руку взял, а рука у нее холодная и подрагивает.
