– Мы закрыты, молодой человек, – осторожно сказал священник и покосился на распахнутую дверь, на дождь, хлещущий по ступеням. – Приходите утром.
Хенрик сказал:
– Я хочу поговорить.
– Исповедаться?
– Нет, я пришел просто поговорить. Поговорить с вами. Мне больше некуда пойти.
– Сюда приходят разговаривать не со мной – с Господом.
Хенрик вгляделся в его лицо: ничего неземного, такое же, как у тысяч других. Глубокие морщины избороздили лоб, под глазами мешки. Должно быть, этому парню страшно одиноко в этом каменном мешке, подумал он. Может быть, ему еще более одиноко, чем мне.
– Я не могу с Господом – я же не католик, – сказал он с горькой усмешкой.
– Тогда зачем вы здесь?
– Я же сказал – хочу поговорить с вами. Я слышал, в церкви не разглашают услышанное. Это так?
– Но вы же не католик, – растерянно произнес священник.
– Разве тайна исповеди распространяется только на тех, на ком крест?
– Вам лучше пойти к священнику своей церкви.
– Да нет у меня никакой церкви! – в сердцах сказал Хенрик. – Я вообще не верю в бога.
– В таком случае вам требуется не священник, а психотерапевт. Могу порекомендовать хорошего доктора. Неподалеку отсюда. Правда, до утра он вас не примет.
– Вы что же – смеетесь надо мной?
Священник отступил на шаг, глаза его блеснули в свете свечей. В кармане его брюк угадывался пистолет. Обычный человек, не чуждый земных страстей, разве что в черной одежде строгого покроя.
– Если вы не уйдете, я вызову полицию, – нервно сказал он.
Хенрик тяжело поднялся. Повесил на плечо сумку. С чего он взял, что этот испуганный человек сможет его понять, даже если даст ему выговориться?
– Ну и черт с вами.
Слишком долгую историю пришлось бы ему рассказывать. Пришлось бы говорить без перерыва целую неделю. А у него не было и двух дней. К тому же чипу все равно, где убивать. Для него все едино – что окопы, что церковь.
Он вышел вон. Дождь обрушился на него, спутал волосы. Свет за спиной погас, оставив его в темноте. Хенрик улыбался: сам того не осознавая, священник пробудил в нем уверенность. Мысли обрели ясность. Привычный холод охватил грудь, вытеснив ненужные чувства.
Он подумал: это все фантазии. Наверное, как раз сейчас ее допрашивают. Может быть, в эту самую минуту она слово в слово пересказывает их разговор.
Посыльный потряс его за плечо. Джон резко сел.
– Что такое? – спросонья он не понял, где находится. Часы показывали шесть пятнадцать. Дико болела голова.
– Лейтенант, дежурный просил передать – парня, похожего на вашего убийцу, видели ночью в католической церкви. В восточном секторе, – сказал посыльный, и, зевнув, удалился. Джон услышал, как его шаркающие шаги затихают в коридоре.
Он бросился одеваться. Нетерпение подхлестывало его, наполняло тело нервной дрожью. День начинался просто отлично.
Несмотря на раннее утро, в коридорах уже сновали люди в мокрых дождевиках, слышно было, как кто-то кричит в трубку, тянуло запахом сбежавшего кофе и оладьев. Когда он, тщательно выбритый и с приглаженными волосами, поднялся в кабинет заместителя комиссара, немолодая чернокожая женщина в приемной поспешно отставила в сторону чашку с чаем.
– Доброе утро, сеньор лейтенант, – произнесла она смущенно. – Вас ждут, прошу.
Хозяин кабинета поставил перед Джоном дымящуюся кружку.
– Вам уже сообщили? – спросил он. – Придется поставить засады у всех церквей.
– Лучше возьмите их под наблюдение. По паре «стрекоз» на каждую.
– Пришла запись с КПП. Будете смотреть?
– Да, конечно, – сказал Джон, отхлебнув крепчайшего кофе. Обжигающий напиток бодрил, прояснял голову, разгонял тупую боль в висках. Дождь хлестал в окно.
– Толку с нее немного, – извинился заместитель комиссара. – Туман, видимость неважная.
– Сначала я бы хотел поговорить со вчерашним дежурным. Если вы не возражаете. – Джон помнил, как важна тактичность в работе с полицией на периферии. Если хочешь настоящего содействия – не дави на них слишком сильно, не показывай, что ты главнее. Здесь этого не любят. – Сейчас не слишком рано для вопросов?
– Пустяки. Я вызвал его еще с вечера, – заместитель комиссара нажал на кнопку и произнес несколько фраз.
Коренастый капрал с восточными чертами лица ворвался в кабинет и весело спросил, покосившись на Джона:
– Вызывали, капитан?
– Мартинес, это лейтенант Лонгсдейл из Пуданга. Поговори с ним.
– Вы по поводу того бородача, сеньор? Я же все рассказал вчера.
– C ним была женщина. Не могли бы вы описать, как она выглядела?
– Клевая кроха, – сказал Мартинес.
– Что, невысока ростом?
– Нет, с чего вы взяли?
– Вы сказали – кроха.
– Ну, это я для красного словца. Уж больно она аппетитная. Белая, худенькая, глазищи огромные. Как раз по мне.
– Какого цвета глаза?
Мартинес задумался.
– Не помню. Я стоял с другой стороны, да еще этот туман. Кажется, темные.
– Волосы?
– Это я заметил. Черные, нет, темно-русые, совсем короткие. Наши женщины так не ходят.
– Так она не из местных? Я имею в виду – не могли вы видеть ее в городе?
– Что вы, сеньор! Здесь таких нет, – убежденно сказал Мартинес. – Тем более – белая. Из белых у нас только жена мэра да пара пилотов у миротворцев.
– Во что она была одета?
– Одета? Тут я пас, сеньор лейтенант. Она из машины не выходила. Только сказала мне, что аппаратуру везет. Голосок у нее тоже ничего – ей под стать.
– Осмотр машины сделали?
Капрал виновато посмотрел на заместителя комиссара:
– Было много машин, мы с ребятами разделились – сеньор комиссар не любит, когда на дороге затор, ну вот мы и разошлись, чтоб, значит, побыстрее… а тут еще туман – ни зги не видно… – забормотал он.
– Значит, машину вы не обыскали, – подытожил Джон.
Мартинес пожал плечами.
– Они с конвоем прибыли. Ничего подозрительного. Я этого вашего убийцу еще за бороду дернул, чтобы, значит, убедиться… хотел как лучше. И запись велась, все как положено. Меня что, накажут?
Джон и заместитель комиссара переглянулись.
– Вполне возможно, – сказал Джон.
– Я бы ее сразу узнал, если бы увидел. Сказала – из телекомпании, новости снимать приехали. Голосок у нее – не забудешь. Машина приметная – здоровенный внедорожник, весь в антеннах.
Заместитель комиссара развернул к нему коробочку проектора. Щелкнул сенсором.
– Эта машина?
– Точно, она! – обрадованный, что хоть чем-то может загладить свою оплошность, воскликнул Мартинес. – Я же говорю – работали камеры.
Джон с интересом взглянул на стоп-кадр записи. Сквозь туман виднелся силуэт большого джипа с белыми отметинами на дверях. Что-то в машине показалось ему знакомым. Джон увеличил изображение, вгляделся. Отметины превратились в большие буквы.
