– А ну, стой! Слезу.
Олег присел на корточки, ссаживая отца. Никифор покряхтывая зашел и прикрыл за собой дверь.
– Ты, эта… не уходи далече. Как управлюсь, позову, – донесся скрипучий голос из-за двери. Следом послышались уже другие звуки, неаппетитные весьма. Олег поморщился и отошел подальше.
Ночная прохлада дала о себе знать, потянуло холодным ветром. Олег поежился, растер ручищами бока, поприседал. Темень на улице, хоть глаз коли, только на стенах крепости огни.
– Дождь будет верно… – задумчиво протянул Олег, глядя на закрытое облаками небо. – Собак что-то не видать, опять, поди, на сеновале, в соломе норы себе повыкапывали да дрыхнут. Одно слово, крысы, а не псы.
Мужчина сплюнул себе под ноги.
Отец заседал уже достаточно долго, но Олег тревожить старика не стал. Раз сказал, что позовет, значит, надобно ждать. А то еще клюкой промеж лопаток огреет. Он может.
– Пойду, ягод поищу, что ли, вдруг несколько штук вызрели, – пробормотал Олег. – Настенку порадую, который день ведь ни есть, ни спать не может, все её с души воротит. Эх…
Оглянувшись на закрытую дверь нужника, мужчина вернулся по тропинке назад к грядкам, прошелся туда-сюда:
– Где же ягоды-то? От нихрена в темени такой не видно.
Он достал из кармана холщовых штанов огниво – старую наполненную маслом гильзу со вставленным кремнем и фитилем. Чиркнул по камню ребристым кресалом раз-другой, высекая искру. Фитиль разгорелся, стал плеваться искрами, распространяя вонь подгорелого сала. Прикрывая ладонью слабый огонек, мужчина принялся выискивать нужную грядку. Как оказалось, самую дальнюю, почти у сеновала.
Наклонился над неровными, колючими кустами, доходившими по высоте до колен, увешанными щедрыми горстями продолговатых, чуть розовых плодов костяники. Перебрал одну, другую кисть, подсвечивая неверным светом примитивной зажигалки.
– Нашел, – обрадовался Олег, держа в лопатообразной ладони три красные ягоды, длиной с фалангу пальца.
Вдруг его спину пронзила острая боль. Мужчина охнул, опустил глаза.
Чуть ниже груди, из солнечного сплетения, на добрую ладонь торчало поблескивая в свете огнива острие узкого клинка. Крестьянин долгое мгновение рассматривал рану и оружие. Клинок исчез, а Олег, выронив ягоды и огниво, упал лицом в колючие кусты костяники.
– Ол-е-ег! Где ты? Забирай меня уже, – сварливо проскрипел старик из нужника.
Высокая фигура, замотанная с ног до головы в черное, с окровавленным клинком в руке обернулась на голос.
Дверь скрипнула несмазанными петлями.
– А-а, что так долго? – щурился в темноту старик. – Я уже сколько тебе…
Речь старика прервалась. Раздалось бульканье, в стену ударил темный фонтан крови. Никифор схватился сухими старческими пальцами за пробитое горло, пытаясь удержать ускользающую с каждой каплей жизнь. Старец хрипел разрубленной трахеей и сучил ногами. Но продолжалось это недолго.
Невозмутимо проследив за тем, как тело старца сложилось бесформенной кучей над прорубью нужника, черный человек резким взмахом клинка стряхнул с него тяжелые капли крови и захлопнул дверь.
Четыре тени, незримые в ночи, проскользнули в еле освещенный сальными свечами открытый черный ход. Они убивали фермеров молча, методично и безжалостно. Одного за другим. Лишь тихие предсмертные стоны взрослых раздавались во тьме. Лишь робкие вскрики детей, умерщвляемых одним точным ударом. Никакой жалости…
Настасье последние дни стало совсем дурно. Ребенок толкался, не давал спать. Девушка маялась от постоянной тошноты, вынашивая своего первенца. С Олегом они обручились прошлой осенью, на Праздник Урожая. Он сразу же глянулся Настасье, да и родня как сговорилась – мол, выходи, дуреха, за сына Никифора Хромого, хозяйства объединим. С первым снегом свадьбу и сыграли, а Просвещенные из крепости Метал Макса обряд провели. Все как положено. Но ребенка долго зачать не получалось. Подружки-то прямо после свадьбы глядь, а уже пузатые, а Настасья пустая. А теперь… «Сын будет», – заявила повитуха, осмотрев и ощупав располневшую Настасью.
Мужа позвал свекор, а Настя осталась в спальне одна. Поначалу вроде и отпустило, а теперь вот опять… Пустой желудок выворачивало наизнанку. Настасья сидела на широкой кровати в обнимку с низким деревянным ведром. Девушку рвало желчью. Заслышав шаги, Настя обрадовалась, что вернулся Олег. Когда он рядом, гладит по спине своей широкой мозолистой ладонью, шепчет ласковые, хоть и неумелые слова, даже легче как-то становится. И беда не беда. Но вместо мужа, тихо открыв тяжелую дверь, вошел незнакомец в черном.
Настя в испуге выронила из рук ведро и сжалась в комок, забившись в дальний угол кровати. Деревянная емкость с глухим стуком упала на пол, разливая мутную пахучую жидкость. Незваный гость молча проследил за ведром, скользнул взглядом по голым лодыжкам девушки, надувшемуся как бурдюк с водой животу, налившимся и округлившимся грудям, выпирающим из-под тонкой ситцевой ночной рубахи.
Оцепеневшая девушка глядела на черного человека, словно мышь на крысопса, – с немым испугом. Сердце колотилось как бешеное. Испуг матери передался еще не рожденному ребенку. Малыш стал усердно толкаться ногами в утробе. Именно внезапно закапризничавший в животе ребенок вывел из ступора Настасью. Девушка схватила с прикроватной тумбы глиняную крынку с плавающим в масле зажженным фитилем и швырнула в незнакомца.
Не ожидавший от беременной женщины такой прыти, незваный гость среагировал мгновенно – разрубив летящую ему в лицо лампу клинком. Но зря. Масло из разбитого сосуда выплеснулось и вспыхнуло еще в воздухе, забрызгивая жидким огнем молчаливого убийцу и деревянные стены позади него.
Охваченный пламенем черный человек отпрянул назад, но не закричал, когда ткань на лице спеклась с кожей, не стал кататься по полу, сбивая пламя с уже сгоревших волос и обуглившихся ушей. Нет, он лишь отер тут же занявшимся рукавом глаза, сделал шаг и ударил клинком вскочившую с кровати девушку. Намеренно. Жестоко. В отместку. Разрубил тонким лезвием меча округлый живот. Не сбивая пламени с головы, плеч и рук, все так же невозмутимо наблюдал, как лопнул живот, исходя чуть мутноватой, вперемешку с кровью жидкостью. Наблюдал, как мать еще не родившегося ребенка ловит своего первенца, выпавшего из утробы, но все еще связанного с ней нитью пуповины. С холодным блеском в глазах смотрел, как девушка упала на колени и баюкает своего еще не рожденного ребенка. Затем одним движением он срубил девушке голову, поднял с пола стоявший у притолоки ушат с водой и опрокинул на себя, сбивая пламя. После чего плавно развернулся на каблуках, бросил короткий взгляд через плечо и вышел.
