«Нет времени на сказки…» Хенрик осторожно двинулся на звук; шел, точно загипнотизированный, – он узнал этот далекий голос.
«Я обещаю вам все, что хотите», – шепот ударил его под сердце, выдержка едва не изменила ему, он замер, собирая силы для последнего броска: сейчас как никогда ему нужна была вся быстрота, на какую он был способен. На мгновение он задержал дыхание, закрыл глаза, погрузив себя в темноту, освободил сознание от ненужных мыслей.
«Ты даже не представляешь, во что влезла…» Грохот сердца казался оглушительным, как набат, прежде чем время замедлило свой ход, а все чувства слились в серое аморфное ничто, Хенрик даже успел испугаться – тот, с залысинами, мог иметь слух не хуже, чем у него.
«Нельзя тебе… никак нельзя…» – он воспринял это как команду. Тело ускорилось, зажило своими рефлексами. Сгустку мышц и нервов не было дела до переживаний: он упал в черную лужицу у дверей, в падении опустошив барабан в неясную фигуру с пистолетом, направленным на распростертую женщину. В страхе за эту женщину он расстрелял свой последний шанс на месть и на самоуважение, потратив пять зарядов там, где было достаточно и одного, словно он хотел расстрелять весь мир в образе этого самоуверенного человека с фальшивой улыбкой, всю свою жизнь: короткий миг детства; самоубийство матери; годы одиночества в военной школе; унижение, вынужденную покорность, смерть товарищей, и незнакомых ему людей, и племянника гроссгерцога, и той девушки с улицы Селати.
Фальшивый Арго умер, не успев понять, что его убило. Хенрик даже не взглянул в его сторону; он бросился на колени перед недвижным телом Ханны, холодея от вида крови, залившей ее платье, ее бледного разбитого лица с закрытыми глазами. В первый момент он решил, что не успел, что Арго успел нажать на спуск раньше его; он ощутил настоящее бессилие, бессилие человека, привыкшего полагаться только на силу оружия и неспособного вернуть жизнь. Нестерпимое желание пересечь холл с мертвецами и убить всех, кто еще остался в живых, охватило его. Он решил: если она мертва, буду стрелять так, чтобы причинять как можно больше мучений перед смертью; пройду по всем закоулкам, выжгу осиное гнездо дотла.
Он положил руку ей на грудь, почувствовал слабое биение. Жгучие картины мести постепенно отступили, сменились тревогой за нее. В поисках раны он разрезал платье на плече – кровь была не ее.
– Очнись, слышишь? Ну же, давай! – он щипал ее за щеки, яростно тер ее уши, досадуя, что оставил аптечку в сумке; вслушивался в тишину за дверью, в голоса на другом этаже.
Веки ее дрогнули.
– Свет. Слишком ярко, – прошептала она.
Он прикрыл ей глаза ладонью.
– Так лучше?
Она не осознавала, где находится, шептала бессвязно:
– Спать…
Он тряс, тормошил ее:
– Нельзя сейчас спать. Надо убираться отсюда.
Она подняла руку и осторожно потрогала его ладонь, словно так могла узнать, кто перед ней.
– Хорошо. А куда?
Ее доверчивость шокировала его.
– Вы меня не узнаете, – сказал он.
Она сняла его руку с лица.
– Узнаю. Я узнала столько интересного…
Он решил, что она еще не отошла от шока: бредит, все еще находясь между жизнью и смертью, в том странном месте, откуда страх и смерть видятся совсем иначе.
– Не смотрите на меня так, – попросила она. – Меня били по лицу.
Хенрик стиснул кулаки. Сказал негромко:
– Ну, теперь вам уже некому мстить.
Она взглянула на мертвые тела на кровати.
– Ничего не помню. Наверное, вы правы.
– Вам надо переодеться. И быстро – здесь очень опасно. Очень. Понимаете меня?
– Да.
Он осторожно отпустил ее руку. Вывалил на кровать, прямо на мертвые тела, груду прозрачных тряпок из стенного шкафа.
– Скорее, Ханна. Что-нибудь из этого. Что почище.
– А вы…
– Некогда стесняться. Считайте, что мы на войне. Тут все равны.
– Да мы и так на войне. – Она снова поглядела на трупы. То, что осталось от человека с залысинами, теперь вызывало у нее лишь жалость.
Он помог ей избавиться от окровавленного изорванного платья, рванул пуговицы на спине так, что они запрыгали по полу, как костяные блохи.
– Здесь все такое маленькое. Эта женщина меньше меня.
– Плевать, Ханна. Побыстрее. – Хенрик вслушивался в далекие голоса.
– Помогите мне. Застегните там, сзади. Господи, да как они это носят!
Он бросил на нее критический взгляд. Хмыкнул:
– В этом вы похожи на шлюху.
– Другого-то все равно не сыскать.
– Да. Идемте.
– Куда?
– Не знаю. Еще не решил. Подальше отсюда. В любой гостинице для вас сейчас безопаснее, чем тут.
– А для вас?
– Для меня сейчас везде опасно. Не бойтесь, я сделаю так, чтобы вы из-за меня не пострадали.
Она с трудом втиснула ногу в чужие туфли.
– Да я же не за себя беспокоюсь. – Слабая улыбка появилась на ее лице, сменилась гримасой – разбитые губы причиняли боль.
Потрясенный, он не нашелся, что сказать в ответ.
– Я узнала, на кого он работает. – Она спокойно наблюдала, как Хенрик обыскивает труп, как забирает его пистолет и охлопывает маслянисто блестящую от крови одежду в поисках запасных магазинов.
– Все не можете успокоиться?
Она не слушала, торопилась сказать:
– Он работал на одного боша. Вам ведь это было нужно? Только я забыла его имя. Память как отшибло.
– Ничего, после само вспомнится, – сказал он успокаивающе.
– А ваш акцент совсем не похож на куригианский.
– Знаю.
Он осторожно повлек ее за собой, стараясь не наступать на кровь. Вид мертвых тел теперь вызывал у него неловкость, он чувствовал стыд; с ужасом представил, что она подумает о нем, когда они пойдут к черному ходу, и закрыл ей глаза ладонью.
– Вам лучше не смотреть на это, – сказал он.
– Так я не увижу, куда идти.
– А вы держитесь за меня. Мы пойдем медленно. Только вы не разговаривайте – я должен слышать, что творится вокруг.
Она кивнула, прижалась к нему доверчиво. Держать ее в объятиях было неизъяснимо приятно. Сердце в груди замирало, он был совсем шальной; в этот момент он не смог бы среагировать на опасность так, как нужно.
«Так вот как это бывает», – подумал он.
– Я много думала об этой войне, – тихо говорила она. – Если я смогу добраться до узла связи, то смогу ее остановить. Ну, или попытаюсь. Сенсация, слава – это ни при чем. Я ненавижу войну.
Он спросил:
– А о чем еще вы думали?
– Много о чем. Я такая трусиха. О Джоне. О том, что он меня найдет. И… о вас.
– Обо мне?
– Ну, я же вас бросила. Струсила. Оставила одного.
– Я привык один. Думал, вы пошли в полицию.
– Нет, что вы. Я же обещала. Я на вашей стороне.
– Да вы совсем с ума сошли, Ханна.
– Может быть. – Она ойкнула и прижалась к нему еще крепче: – Кажется, я в кровь наступила.
